Официальный представитель Госдепа США В. Нуланд 11 декабря проявила свою поддержку раздачей протестующим сэндвичей, вошедших в историю, как «печеньки Нуланд». На митинге 15 декабря сенаторы Дж. Маккейн и К. Мерфи «от имени всего американского народа» провозгласили, что Украина заслуживает быть с Европой, а не с Россией[374]. В те же дни депутаты польского Сейма установили свою палатку на Майдане[375], а сам Сейм заявил о своей «полной солидарности с украинскими гражданами, которые стремятся показать всему миру решимость обеспечить полное членство их страны в Европейском Союзе»[376].
Председатель британо-украинской парламентской группы Д. Уиттингдейл потребовал «прекратить репрессии против митингующих в Киеве», и подчеркнул, что главным препятствием для интеграции Украины в Евросоюз остается Россия. Представитель британского Форин-офиса в ранге государственного министра Х. Суайер заявил, что британское правительство считает неприемлемым разгон и арест мирных демонстрантов в Киеве и хотело бы видеть Украину в Европейском союзе в качестве равноправного партнера. Он также указал на опасность, исходящую от России, выступающей против европейской интеграции Украины[377].
Верховная рада, в ответ на начало Майдана, 16 января внесла изменения в закон «О судоустройстве и статусе судей» и приняла закон «О дополнительных мерах защиты безопасности граждан»[378], что вызвало гневную реакцию в Евросоюзе. Настроения Брюсселя передавала 17 января представитель по иностранным делам К. Эштон: эти законы «ограничивающие фундаментальные права граждан Украины, были поспешно проведены с наглядным неуважением парламентских процедур и демократических принципов». Через два дня — 19 января оппозиция заявила, что с принятием законов 16 января Верховная Рада Украины «утратила свою легитимность»[379].
Британский премьер Д. Кэмерон возложил особую ответственность, за «деэскалацию ситуации», на Януковича[380]. Однако решающее слово очевидно осталось за Вашингтоном — 20 февраля президент Обама предупредил Януковича о «последствиях», в случае применения силы: «США осуждают насилие самым категорическим образом. Мы тесно работаем с европейскими партнерами и с украинским правительством и оппозицией, чтобы попытаться положить конец насилию»[381]. 21 февраля протестующие ультимативно потребовали отставки Янковича и в ночь с 21 на 22 он тайно покинул Киев.
«Я приветствую волю украинского народа жить в свободной, независимой и единой стране с сильными связями с ЕС, — приветствовал победу оппозиции 24 февраля председатель Европейского совета Х. Ромпей, — Мы готовы подписать соглашение об ассоциации и поддержать Украину в эти тяжелые времена»[382]. В Москве позицию Вашингтона и Брюсселя расценили, как политику «внешнего давления на Украину, искусственного навязывания ей геополитического выбора в пользу ассоциации с Европейским союзом»[383].
Для многих на Украине, как и в России, поддержка Западом переворота на Украине выглядела, как повторение германского «Drang nach Osten» времен Первой и Второй мировых войн, и «союзнической» интервенции в Россию в 1918–1921 гг.[384] Для них это был новый вариант старого «Натиска на Восток», в новых формах — «Onslaught to the East» и с новыми силами. Именно так воспринимал эти попытки уже в 1938 г. А. Деникин:
Именно это восприятие дало толчок к отделению Крыма от Украины, и именно оно определило реакцию Москвы. «США, — пояснял свою позицию В. Путин, — организовали переворот, а страны Европы — безвольно его поддержали, спровоцировав раскол в самой Украине и выход Крыма из её состава»[386]. Евромайдан, подчеркивало свой выбор в феврале 2014 г. правительство Крыма, «является результатом разгула политического экстремизма и насилия захлестнувшего страну. Украина скатывается к полнейшему хаосу, анархии и экономической катастрофе»[387]. Подобные настроения были широко распространены в русскоязычных регионах Юго-Востока.
6 марта Верховный совет Крыма принял решение о вступлении в состав Российской Федерации, согласие Москвы — неизбежно вело к началу жесткой конфронтации с Западом. В этих условиях, решение Москвы было обусловлено не только пророссийскими настроениями населения, но и геостратегическим положением Крыма, о котором еще в 1871 г. писал Н. Данилевский: «Недавний горький опыт показал, где ахиллесова пята России … Овладение (противником) морскими берегами или одним даже Крымом было бы достаточно, чтобы нанести России существенный вред, парализующий ее силы…»[388].
На референдумах 11 мая в Донбассе и Луганске за самоопределение региона проголосовало 89,7 % и 96,2 % соответственно[389]. Киев ответил на это попыткой вооруженного подавления «сепаратистов», что фактически привело к началу гражданской войны в регионе. Москва в ответ легко могла повторить крымский сценарий, с вводом своих войск и тогда Луганская и Донецкая области, целиком, включая Мариуполь, получили бы свою независимость от Киева.
Однако Москва, в стремлении сохранить мирные отношения с Украиной, не пошла дальше поддержки требований Луганска и Донецка, о предоставлении им автономии в рамках украинского государства. И Киев, подписав при посредничестве Берлина и Парижа, и поддержке ОБСЕ, Минские соглашения в 2015 г., фактически согласился на это. Это решение признал Совет Безопасности ООН, который призвал к выполнению минских соглашений[390]. Однако Киев, словах выступая за Минские соглашения, на деле и не собирался выполнять их, наоборот — он сразу пошел по пути эскалации конфликта, с установлением блокады и террористическими обстрелами Донбасса и Луганска.
И в этом обмане не было ничего случайного: «После распада Советского Союза, — отмечал этот факт 08.2021 Forbes, — каждый избранный президент (Украины) обещал, но разочаровывал. К сожалению, Зеленский не является исключением»[391]. По сути, все эти предвыборные обещания были обманом. Простых людей легко обмануть, пояснял Кучма, «потому что они верят обещаниям…»[392]. Ситуация, согласно выводам ОЭСР, отягощалась высоким уровнем коррупции на Украине, в результате «доверие к правительству находится под воздействием регулярных утверждений о коррупции»[393].
Сохранению власти, в этих условиях, во все века, всегда — служило разжигание внешней угрозы. Общая закономерность заключается в том, что ничто так не объединяет нацию, как наличие общего врага. Эта закономерность часто используется правящими элитами, находящимися на пороге банкротства, в корыстных целях — для удержания власти.
Возникновение войн подчиняется строгим и непреклонным законам: «Вследствие растущей сложности жизни и трудности, давящей не только на рабочие массы, но и на средние классы, во всех странах старой цивилизации, — отмечал еще в 1905 г. француз А. Рюссье, — скопляется нетерпение, раздражение, ненависть, угрожающие общественному спокойствию; энергии, выбиваемой из определенной классовой колеи, надо найти применение, дать ей дело вне страны, чтобы не произошло взрыва внутри»»[396].
«Во всех странах Европы именно высшие классы… всеми способами стремятся возбудить воинственный дух населения, даже ценой развязывания ужасной войны», — писал в январе 1913 г. в американском журнале, в статье «Опасность войны в Европе» итальянский историк Дж. Ферреро. При этом, «величайшая сила и величайшая опасность заключаются в том факте, — указывал он — что эгоизму высших классов удалось убедить и увлечь за собой те самые классы низшего и среднего порядка, против интересов и амбиций которых он направлен»[397].
«Под различными названиями формируются или уже сформировались партии, — писал Феррэро, —
Вообще весь Евромайдан 2014 г. выглядел, как совершенно сознательная провокация, направленная на обострение конфронтации с Россией, и за счет этого — разжигания националистических чувств в украинском обществе. До Майдана, несмотря на политику принудительной украинизации, которая проводилась уже более 20-ти лет; несмотря на все более ухудшающееся экономическое положение населения, Украина массовых националистических, антироссийских настроений не знала. Ситуацию переломил Евромайдан, который расколол Украину, спровоцировав отделение Крыма и начало протестных выступлений на Донбассе. Именно с этого времени радикализованный национализм стал подчинять себе Украину.
«На Украине же идет явным образом первый этап подготовки к Большой Бойне, — приходил к выводу в марте 2017 г. С. Воробьев, — Его суть — создание человеческих резервов, годных для использования на войне. В частности, это включает в себя создание более-менее обученных резервов, но даже не это главное. Стоит обратить внимание на оглушающий визг украинской военной пропаганды. Россия без всяких обиняков называется врагом, глава Украины заявляет об идущей с ней войне и населению все это вбивается в подкорку… Год, два, три и так далее такой атмосферы, и новые поколения людей на Украине… будут заточены строго на войну… И это магистральное направление будущей истории Украины»[401].
«Украину откровенно готовят в качестве врага России, — подтверждал в сентябре 2017 г. зам. директора Института стран СНГ В. Жарихин, — Враг должен быть консолидированным, поэтому никакие демократия и плюрализм ему не нужны. А также он должен быть полуголодным, потому что если он станет сытым, то, не дай Бог, снова может начать сближаться с Россией…»[402].
Эти выводы подтверждал всплеск роста военных расходов на Украине, начавшийся на следующий год после вступления в силу соглашения о ее ассоциации с Евросоюзом (2017 г.) (Гр. 19).