Несмотря на свой очевидный опыт, огромные межличностные связи, обширные информационные потоки, банки долгосрочного кредитования все же столкнулись с новой обременительной внешней средой, поскольку жестко регулируемая финансовая система Японии начала либерализироваться. Традиционно эти банки предоставляли средства для огромных сталелитейных заводов, нефтехимических предприятий и судостроительных верфей, сроки возврата средств которыми исчислялись десятилетиями, даже когда они привлекали деньги путем продажи одно: двух: трех- и пятилетних долговых обязательств [Packer 1994]. Пока процентные ставки оставались стабильными, такое несоответствие в сроках погашения было управляемым. Однако растущая ликвидность и волатильность как во внутренних, так и в международных финансах не позволяли рассчитывать на сохранение таких постоянных параметров. Подобно динозаврам, оказавшимся перед наступающим ледниковым периодом, банки долгосрочного кредитования, несмотря на их удивительную прозорливость и ловкость, сталкивались со все более серьезным давлением окружающей среды, включающим в себя растущую волатильность процентных ставок по депозитам на фоне усиливающейся конкуренции с долговыми обязательствами. Это новое давление угрожало самому их существованию[86].
Последней каплей стал азиатский финансовый кризис 1997–1998 годов. В ноябре внезапно обанкротился банк Hokkaido Takushoku, один из 20 крупнейших банков, который МФ когда-то объявило слишком большим, чтобы обанкротиться, а за ним последовал Yamaichi Securities, один из четырех крупнейших японских банков. Этот кризис привел в марте 1998 года к принудительному вливанию государственного капитала в различные японские банки, за которым в конце того же года последовала эффективная национализация LTCB и Nippon Credit Bank (NCB) [Sapsford 1998][87]. Теоретически национализация должна была продлиться как можно меньше времени, однако ее оказалось трудно остановить[88].
В 2000 году оба этих учреждения были проданы частному сектору обратно: LTCB — Ripplewood Group, конгломерату иностранных инвесторов [Tett 2003], a NCB — сначала японскому консорциуму (SoftBank и Orix Corporation, вместе с Tokio Marine и Fire Insurance), который, в свою очередь, продал его в 2003 году иностранным инвесторам Cerberus Group, которая, в свою очередь, в 2013 году перепродала его Barclays[89]. В 2002 году ПБЯ, поддавшись тому же влиянию, которое ранее погубило LTCB и NCB, попытался спастись путем слияния под давлением с банками Dai-Ichi Kangyo и Sanwa, образовав банк Mizuho, который был действительно слишком велик, чтобы обанкротиться[90].
Исчезновение банков долгосрочного кредитования оставило в японской финансовой системе зияющую дыру, ощущения от которой сохранятся в Японии в течение десятилетия или более. Был уничтожен важный механизм оценки кредитоспособности и важнейший двигатель инноваций, благодаря дальновидности которого в послевоенные годы удавалось развивать новые отрасли промышленности. С гибелью ПБЯ исчез один из самых важных нейтральных координаторов коллективных действий в японской политико-экономической системе. В результате Япония осталась лицом к лицу с более жестким и бюрократизированным измерением своей банковской системы, лишившись при этом финансовых институтов с наиболее глубоким пониманием динамики низового уровня промышленности и грядущих изменений.
Некоторые из лучших предпринимателей и финансовых аналитиков из банков долгосрочного кредитования ушли в новую поросль венчурных предприятий, которые начали появляться по всей Японии, что привело к короткому замыканию в работе устоявшихся коммерческих банков, переполненных токсичными кредитами[91]. Некоторые из этих предприятий, такие как Rakuten, основанная бывшим руководителем ПБЯ Хироси Микитани, были очень успешными, и их истории подробно рассматриваются в главе 10[92]. Другие, как Livedoor, основанная Такафуми Хорие, прозванным в народе
Выводы
К началу XXI века Япония осталась с жесткой, но хрупкой внутренней финансовой системой, в которой доминировал круг компенсации, избегающий принятия риска, способствующего необходимым структурным преобразованиям. Важнейший двигатель инноваций в классической системе — банки долгосрочного кредитования — исчез, хотя механизмы кредитного мониторинга, заложенные в системе главных банков, разрушались. Развивающаяся система подвергла страну новому мощному международному финансовому давлению в связи с отменой валютного контроля, который традиционно изолировал отечественных инвесторов от сложной проблемы выбора глобально ориентированных активов. Новая изменчивая среда перечеркнула многие старые ориентиры и институты, но не дала оставшимся отечественным финансовым субъектам адекватных стимулов для адаптации к новым вызовам и сделала нежизнеспособными таких традиционных новаторов, как банки долгосрочного кредитования.
Японские финансовые круги компенсации продолжали направлять значительные внутренние сбережения Японии в недвижимость и капиталовложения, обеспеченные землей внутри страны, как они делали это на протяжении полувека, даже когда цены на эту землю после 1990 года начали обваливаться. Что еще хуже, либерализация ограничений на внешние финансовые инвестиции в 1980-х годах не смогла предоставить внутренним японским банкам и специализирующимся на ценных бумагах фирмам четких параметров для адаптации к новым глобальным давлениям и возникающим внутренним проблемам. Интернационализация 1980-х годов по иронии судьбы помогла подготовить почву для провинциальной, ориентированной вовнутрь стагнации на протяжении двух последующих десятилетий, причем проблема усугублялась внутренними кругами компенсации, которые рассеивали краткосрочный риск сохранения все более неблагоприятного и опасного статус-кво.
На протяжении более чем столетия финансовые события играли центральную роль в определении всего курса японской политической экономии. Начиная с дефляции Мацуката 1880-х годов и до взрыва финансового пузыря Хэйсэй в начале 1990-х годов, частные банки в сотрудничестве с правительством поставляли капитал и снижали корпоративные риски, что позволило таким капиталоемким отраслям, как сталелитейная, судостроительная и нефтехимическая промышленность, быстро развиваться, используя высокий леверидж. Система земельных стандартов, при которой компании брали кредиты под залог недвижимости, стоимость которой постоянно росла, помогла сделать этот мощный финансовый рычаг рациональным и снизить связанные с ним экономические риски.
Таким образом, был сформирован неявный круг компенсации между банкирами, промышленниками, инвесторами в недвижимость и консервативными политиками, которые поддерживали и стимулировали процесс быстрого экономического роста Японии. Японская ассоциация банкиров, Дзэнгинкё, находясь в центре этого круга, помогала координировать процентные ставки с БЯ и МФ, и ее центральная роль оправдывала название круга — «королевство банкиров». Сеть также помогала направлять кредитные потоки. Банки долгосрочного кредитования, стоящие на нейтральной полосе между промышленными планировщиками из MITI и «королевством банкиров», обеспечивали небольшую долю инновационного импульса.
В 1980–1990-е годы финансовая либерализация в Японии, а также углубляющаяся глобализация международных финансов в целом привели стабильную динамику основного японского круга компенсации и соответствующие системы кредитного мониторинга его банковских участников в болезненное замешательство. Японские инвесторы, поощряемые занимающимися ценными бумагами компаниями, начали вкладывать средства по всему миру, обнаружив, что отечественные активы недвижимости, раздутые финансовым пузырем Хэйсэй 1980-х годов, становятся все более непривлекательными. Цены на землю в Японии рухнули. Однако совместная система регулирования «королевства банкиров», в которой доминировала статичная система сопровождения МФ, препятствовала переоценке и реструктуризации существующего внутреннего порядка, который в достаточной степени реагировал на глобальное экономическое влияние.
Такая внутренняя ригидность — усиленная по иронии судьбы неформальным корпоративным распределением рисков, ограниченной прозрачностью и моральным риском правительственных указаний — препятствовала взысканию безнадежных долгов и сделала доминирующую финансовую систему опасно токсичной, что в конечном итоге поставило под угрозу жизнеспособность множества банков. Начали появляться новые формы прямого финансирования, однако после краха банков долгосрочного кредитования они оказались под угрозой по причине неразвитости механизмов оценки кредитов в Японии. Таким образом, вызванная кругами компенсации ригидность финансовой системы помогла спровоцировать затяжную стагнацию, от которой японская экономика страдает уже несколько десятилетий.
На протяжении многих лет круги компенсации играли в финансовой сфере роль двуликого Януса: как положительную, так и отрицательную. Так, в годы высоких темпов экономического роста они снижали риски, способствуя бурным капиталовложениям и успешной тяжелой индустриализации в рамках Плана удвоения доходов. Однако, как ни странно, эти же круги затушевывали риск и усугубляли жесткость, что было обусловлено их парадоксальным вето на перемены, когда в последующие «потерянные десятилетия» возникла необходимость в структурных реформах. Самый инновационный элемент классической финансовой системы — банки долгосрочного кредитования — пал жертвой финансовой либерализации. Японские банки и их регуляторы, благодаря порочной динамике сотрудничества и неадекватному механизму оценки рисков, таким образом, препятствовали динамичному национальному ответу Японии на глобализацию, которая стала столь необходимой в начале XXI века. Благодаря этому процессу финансы помогли ускорить нисходящее движение по спирали от успеха к стагнации, от которой Япония страдает уже несколько десятилетий.
Глава 5
Земля и жилищное строительство
Земля, как и энергия и продовольствие, является одной из чувствительных сфер дефицита и уязвимости Японии — более того, возможно, самой фундаментальной из всех. Экономическая роль земли на протяжении всей современной истории тесно связана с финансами, причем в этой экономической роли она часто служит мощным инструментом для формирования кредитов. Вся Япония, в конце концов, размером не больше Калифорнии, однако ее население в три раза больше, и на нее приходится двенадцатая часть мирового ВВП, в основном за счет обрабатывающей промышленности. Структура и функционирование японской политико-экономической системы в значительной степени обусловлены давлением большого населения, усиленным быстрым экономическим ростом, который продолжался более века и подпитывался финансами, на болезненно ограниченных участках земли. Парохиализм и ригидность современной японской политики перед лицом давления глобализации уходят своими корнями в земельную политику, которая связывает национальные структуры стимулов и финансовое благосостояние больше с такими местническими целями, как повышение стоимости недвижимости и местное строительство, чем с инновациями или международной торговлей.
Мощное давление населения на территорию Японии здраво воспринимается японцами, которые инстинктивно характеризуют свою страну, несмотря на ее материальное благополучие, как
Нехватка земли в Японии усугубляется тем, что это страна гористая, что осложняет как сельскохозяйственную, так и промышленную деятельность, не говоря уже об обычной жизни. Действительно, топографически пригодны для жилья только около 21 % территории Японии, по сравнению с 49 % в США, 62 % во Франции и 64 % в Великобритании и Германии [94]. Единственная другая крупная и густонаселенная страна, столь же гористая, как Япония, — это соседняя Южная Корея.
Земля как стандарт всех социальных ценностей