Артем прижался лбом к ее виску. Он шептал ей в ухо. Полине было так громко, что казалось, слышит весь автобус. Она бы огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что это не так, но Артем говорил, и она боялась пошевелиться.
– Это ничего не значит. Даже если здесь его кто-то ждет. Меня все равно нет в его голове. Ни в здоровой, ни в больной. И, наверное, никогда не было. Даже в маминой голове – не я. Там ее сын на двух ногах, там он хороший и веселый мальчик. А я такой, какой есть. Я себя другим не помню. Мне не о чем жалеть. И если мы вместе, в твоей голове я хочу быть собой.
Он убрал свое лицо, убрал руку. Полина даже не кивнула. Как завороженная, смотрела сквозь стекло на незнакомый город.
***
Огонь отвоевал у темноты их лица. В каждом глазу по костерку. Он нашел ее руку, сжал своими сильными пальцами. Их одежды из грубой расписной материи таяли от огня, вязкими каплями стекали по упругим молодым телам. Жгли и щипали. Полина не видела, но знала, что и густой лес за ее спиной преображается. Исполинские бальзы истончаются до изящных кленов, выстраиваются в ряд, под ними селятся скамьи и коврики для пикников. Солнцелюбивый маис из последних сил тянется к небу, ища защиты. Земля делает глубокий вдох и всасывает его в себя. И вот он уже едва достает до колена человеку, некогда искавшему прохладную тень в его зарослях. Тяжелые сочные початки приникают к земле. И человек, протянувший руки к ним, сорвет кабачок и пожарит из него оладьи. Их вигвам становится квадратным домом с черепичной крышей. На вершинах могучих гор прорастают антенны. Пещеры становятся парадными. И преобразившаяся гора растерянно мигает десятками застекленных окон. Бурные реки скованы мостами. Палатка с мороженым и лежаки на берегу Глубокого озера.
Полина не смотрит на свое тело, не желает видеть его бледным и угловатым. Она протягивает руку, чтобы коснуться лица своего вождя. Трясущимися пальцами дотрагивается до его скулы, предвкушает боль. Но боевой раскрас не сходит с его лица. Его не смыть дождем, не выжечь огнем, понимает она. Он, как и прежде, – воин, муж, он – вождь краснокожих.
***
Наверное, Артем наизусть знал адрес. С того момента, как они вышли из автобуса, он ни разу не заглянул в телефон. Шел молча, уверенно, будто каждый день здесь ходил. И Полина заговорить не пыталась. Она была счастливой и уставшей. Она без интереса смотрела по сторонам. Сутки на поезде, пару часов на автобусе, потом еще около часа на другом, а дома, магазины, аллеи такие, как будто бы не покидала пределы родного микрорайона.
– Университет гражданской авиации, – сказал Артем, не повернув лица к Полине.
– Где? – не поняла Полина и завертела головой по сторонам.
– В Ростове.
– А-а, – услышала Полина ответ, запоздавший больше чем на двенадцать часов.
«Бедная моя мамочка, – подумала Полина, – ей придется отпустить меня и туда».
– Летчиком будешь? – спросила она.
Артем как бы прыснул со смеху, но делано, невесело.
– Кто ж мне даст. Болты крутить буду.
Полина могла только догадываться о том, что его физическое состояние наверняка станет препятствием для летного будущего. Но Артем не мог просто смириться и пойти учиться на программиста или, к примеру, политолога. Если в небо ему нельзя, он будет где-то рядом. И станет ему и всем окружающим укором. Будет ходить статным и красивым, умным и надменным среди тех, кто имеет право летать только потому, что у них на одну часть тела больше. Полине было жаль его будущих сокурсников.
Они вошли в подъезд. Лифт не работал. Об этом таблички на дверях лифта не висело, просто на вызов он не приезжал. Человек, вошедший в подъезд сразу за ними, у лифта даже не остановился, сразу направился по ступеням вверх. Значит, не работает давно, а может вообще.
Ребята медленно поднимались по ступеням. Остановились на площадке третьего этажа. Артем дал себе отдышаться.
Он подошел к двери одиннадцатой квартиры. Звонок был вырван, торчали провода. Глазок в двери тоже, а оставшаяся от него дыра заткнута тряпкой. Артем брезгливо скривил лицо и постучал в дверь. Он уже обо всем догадался. И Полина тоже.