На миг я привлекла дочь к себе и, прижав ее лицо к своему плечу, тихо произнесла:

— Слава Богу, что ты не похожа на меня. Слава Богу, что ты никоим образом не напоминаешь меня.

— О, мамочка! — она медленно отклонилась. — Нет, напоминаю, во многом напоминаю.

Я поцеловала ее и сказала:

— Спокойной ночи и благослови тебя Бог… Будь счастлива.

Я стояла, прислушиваясь к шагам Констанции на лестнице. Послышался звук открываемой двери, потом мне показалось, что дочь начала петь на какой-то очень высокой ноте, и я улыбнулась. Потом улыбка сползла с моего лица: в комнате послышался глухой звук, как будто что-то упало на пол. Насколько я знала, ничего такого там упасть не могло. Я приблизилась к лестнице и прислушалась: тишина.

— Констанция! — позвала я.

Ответа не последовало, и тогда я, с отчаянием загнанного животного, рванулась по ступенькам наверх, потому что, еще даже не распахнув дверь, я знала, что именно может ожидать меня там. Дон обхватил своей громадной рукой мою дочь и крепко прижал ее спину к своей груди. Рот ее был крепко схвачен полотенцем, концы которого болтались под подбородком. С уст моих сорвался нечленораздельный вопль, тело, словно подталкиваемое внутренней пружиной, стремилось рвануться вперед, но Дон предупредил:

— Сделай только шаг, и я угощу ее вот этим.

«Вот это» оказалось лезвием опасной бритвы, очень похожим на то, каким пользовался отец.

— Ступай вниз, — продолжал Дон.

Я попятилась, он последовал за мною, подталкивая перед собой Констанцию. Шаг за шагом я спустилась по лестнице и оказалась на кухне, где еще минуту назад я с такой любовью целовала свою дочь.

И вдруг я почувствовала себя абсолютно беспомощной от страха, во мне совершенно не осталось сил бороться с этим человеком, и я, словно со стороны, услышала собственный умоляющий голос:

— Ради Бога, Дон, отпусти ее. Пожалуйста! Я готова сделать все… все, только отпусти ее.

— Даже прикончить меня, как и мой чертов братец, — улыбнулся он, но только губами, глаза его оставались смертельно-холодными, внушающими ужас. — Вы оба сидели за этими стенами много лет, размышляя, как можно пристукнуть меня, верно? Ты даже не могла убрать с лица это выражение, однако так и не собралась с духом. Я мог бы прижать тебя как следует, ты всегда была у меня под ногтем, да и сейчас тоже. Никто не может обидеть Дона Даулинга безнаказанно. А ты, сучка, столько мне насолила!

— Дон, — тонким жалким голосом, похожим на скулеж собаки, начала я. — Дон, говорю тебе: я все сделаю, все, что ты только захочешь, только не трогай ее, — я протянула руку к искаженному ужасом лицу дочери, и Дон отступил назад, увлекая ее за собой.

— Большое спасибо, мисс Кристина Уинтер, — проговорил он. — Все еще мисс Кристина Уинтер. Боже, как это смешно. Но с чего это тебе взбрело в голову, что ты до сих пор нужна мне? Господи! Да я скорее пойду с последней шлюхой, чем с тобой. Но вот она, — это он приподнял пальцами груди Констанции, — вот она — как раз ты тогда, когда я хотел тебя. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я буду играть с ней по-честному. Я не собираюсь бросать ее, как бросили когда-то тебя. Нет, когда она забеременеет, я женюсь на ней. Не то что мне нужен ребенок, но у нее он будет. Знаешь почему? Мне хочется, чтобы ты помучилась, как на раскаленной решетке. Ты думаешь, что за все эти годы я сумел рассчитаться с тобой, но мне всегда было мало. А уж на этот раз я буду удовлетворен… Да, каждый раз, когда я буду прикасаться к ней, ты будешь знать об этом, жизнь станет для тебя адом.

Он снова нажал на груди Констанции, поднимая их, и с ее губ сорвался приглушенный полотенцем стон.

— Дон, Дон, — торопливо и бессвязно начала я, уже сознавая, что собираюсь сделать. Я хотела со всех ног броситься через гостиную на улицу и кричать кричать что есть мочи. Он никогда не осмелится пустить в ход бритву.

Я уже хотела рвануться к двери комнаты, как он остановил меня.