— Все уже окончилось.

— Когда?

— Три дня назад.

— Три дня назад? — я пристально смотрела на него, чувствуя, что даже в моем взгляде читается страстное желание знать ответ. Сэм дважды облизнул губы, прежде чем сказал:

— Если ты в состоянии это читать, я принесу тебе газету, — он снова смотрел на меня.

— Я в состоянии.

Он принес газету и вышел из комнаты, а я принялась медленно-медленно читать. Я читала о смелом и сильном Сэме, испытывая одновременно изумление и какой-то страх, я читала о его готовности принести себя в жертву ради других, чувствуя, как по моим щекам катятся слезы: ведь он, словно наручниками, сковал свою совесть на всю оставшуюся жизнь.

Воспаленными глазами я снова и снова перечитывала подробности суда. Я не останавливалась на описании психических отклонений Дона, поскольку и без газеты хорошо знала их. Мое внимание привлек абзац, излагающий свидетельские показания Сэма и реакцию на них Дона. Вмешалась ли в этот момент некая высшая сила, которая позволила вынести приговор «виновен, но действовал в состоянии безумия»? Дон был обвинен в покушении на мою жизнь и убийстве своего сообщника Реджинальда Шоли, с которым он дрался за револьвер. Как ни убедительно звучали показания Сэма, ни одного слова правды в них не было.

Я подняла голову и снова посмотрела в окно. Перед моим мысленным взором встала четкая картина: Сэм сражается с коротышкой за револьвер, а Дон лежит на полу без сознания. Я точно знала, что не Дон стрелял в меня и что он никак не мог застрелить своего дружка.

Сэм, который столько лет ждал подходящего момента, ни секунды не колебался и не спрашивал себя: «Что мне делать?» Револьвер, вероятно, выстрелил сам, пока Сэм боролся с коротышкой.

На любом суде ему было бы нечего бояться — это была самозащита. Более того, попытка Дона захватить в заложники Констанцию, а также довольно большая сумма краденых денег, обнаруженная у этих двоих, и так уже были достаточным основанием упрятать Дона на некоторый срок. Но в этом случае всегда существовала бы опасность его возвращения. Поэтому полиция обнаружила в его руках револьвер и опасную бритву, а рядом — молодую девушку, которую он пытался похитить. Это намерение, писала газета, ему не удалось осуществить только благодаря неожиданному вмешательству его брата, который ударил его сзади деревяшкой. По крайней мере, хоть это было правдой.

Вообще статья была просто великолепным чтивом, каким обычно полны воскресные газеты; простые люди, как правило, твердо уверены, что ничего подобного с ними случиться не может. Но мы тоже были простыми людьми, и с нами это случилось. А впрочем, нет, Дон не был обычным человеком. Он был порождением зла и порока. И хотя теперь ему предстояло сидеть в тюрьме Ее Величества, я знала, что он всегда останется с нами, что он никогда не даст уснуть совести Сэма. И с каждым годом она будет тревожить его все сильнее.

Одному такое вынести невозможно. Сэм не должен остаться один со своей ношей. И, сознавая это, я поняла, что мне надо жить и любить его и вести свою личную борьбу с пристрастием к бутылке…

Сэм никогда не спрашивал меня, что я запомнила из событий той ночи, а я никогда не рассказывала ему. Я была перед ним в долгу. В большом-большом долгу. Теперь Сэм для меня все равно как Бог. Пусть другие судят его как хотят, а я буду лишь любить его, потому что только в любви мое избавление.

Сэм стал для меня Всемогущим Богом. И пусть Всемогущий, что живет на небесах, станет единственным судьей того, кто заменил его на земле.