— Что ж. Можешь приступать, а я пока чайник поставлю. Кофе у меня нет, а вот сахар где-то…
— Спасибо, мне ничего не нужно. И вообще — почему Вы обращаетесь ко мне на «ты»?
— Да не бойся, не отравишься. — Малюсенькой керамической ложечкой он насыпает в заварочное сито заварку, черпая из стальных коробок понемногу разных сортов чая и каких-то трав. Закончив, откладывает ложку на чистое блюдце и поворачивается к гипнотически-преданно наблюдающей за его движениями гостье. — И тебе вроде никто не запрещает тоже обращаться ко мне на «ты». Кстати, я всё ещё жду вопросов.
— Х-хорошо. — Ксю ёрзает на стуле, будто тот неудобен. На самом деле это она неудобная, ей тревожно в собственном теле и хочется спрятаться, сбежать от острого взгляда. — Для начала скажите… Чем Вы занимаетесь? Я имею в виду… В общем смысле.
— Ожидаемо. Давай следующий вопрос, этот скучный.
— Но если я не знаю Вас, то как Вы можете мне помочь? Вы ведь говорили…
— Как — это не твоя забота. — Хозяин мысленно себя одёргивает. Он груб и резок? Но он всегда такой, и с гостями тоже. Но его гостей не обидеть и не запугать — они и так уже судьбой обиженные и смертью напуганные. А она… Она ничего этого не знает. Наверное, стоит попробовать с ней иначе? Стоило бы, если б он знал, как это — иначе. — Скажем так: я умею видеть боль. И иногда даже умею её побеждать.
— Но я ничем не болею…
— Это не так. Здесь разве не болит? — Он вдруг подходит к сидящей вполоборота от стола Ксении, нервно теребящей язычок молнии на ветровке, нависает прямо над ней и тыкает пальцем в грудь. Точно в рёбра, чуть повыше резинки спортивного бюстгальтера. Бесцеремонно. Ксения отшатывается, откидываясь на спинку стула, и вдруг ощущает в груди пекло — будто вместо сердца у неё раскалённый брусок железа. Ей даже на мгновение кажется, что в просторной и идеально чистой кухне запахло жареным мясом. — Болит ещё как. Ну, и кто же тебя так обидел? Знаешь, я редко вижу то, чего не в состоянии видеть обычные врачи в обычной поликлинике. Другое дело, что я иначе это толкую и уж совсем иначе с этим обращаюсь. Твой случай редкий — твою болячку рентгеном не обнаружишь. И всё же она есть, а ты не лечишься.
— В-вы экстрасенс? — Ксюху накрывает волной удушающего стыда. Ей неудобно произносить подобное вслух, и в то же время, не спросить она не может. — Вы умеете читать мысли людей?
— Читать — нет. Видеть — да. Но это не легко. Нужны определённые обстоятельства, а с моим образом жизни я почти никогда в них не оказываюсь…
— Тогда… Я не понимаю…
Ну не рассказывать же ей, как он бродил по её видениям, лёжа на бережку, пока Ольга сторожила их сон?
— Этот разговор — ни о чём. Помощь нужна? Да или нет?
— Да! Да! — не выдерживая, Ксюха почти кричит. Жуткое чувство: лишь бы отстали, лишь бы оставили в покое, что угодно — только бы перестали давить. Да, она чувствует, как на неё давят, вжимают в сиденье стула, заставляя скукоживаться… Она сама сюда пришла. — Но Вам-то это зачем? Зачем Вам мне помогать?
— Зачем — пока не знаю. Но надо — это точно. У судьбы свои задумки, и нам они не всегда очевидны. Думаю, разберёмся сперва с твоей бедой, что же до меня… Потом видно будет. А сейчас — слушаю.
Поняв, что тянуть больше некуда, Ксения поджимает губы, отводя глаза в сторону, и готовится говорить. Собеседник же, усевшись на стул, пододвигается ближе и остро, настойчиво пытается заглянуть ей в глаза. Буквально ловит её взгляд, как скользкую рыбёшку на крепкий крючок. Она чувствует его горящим ухом, горящей щекой. Негде прятаться. Её взгляд он всё же цепляет и удерживает. Его глаза бездонные — чернее чёрного, из них не вынырнуть, как ни старайся. И едва Ксения это осознаёт, ей мгновенно становится спокойно. Спокойно говорить обо всём, смотря в чужие глаза? Звучит, как небылица.
— Короче, мой бывший парень… Он меня преследует. У него есть подельники. А вчера напали на мою подругу. И в полиции говорят, что мы все в опасности. А сделать толком ничего не могут. Мой бывший парень — он не дурак. Но он… Моя подруга говорит, что он псих.
С десяток фраз, а произнести их было так сложно. Как неверующему на исповеди у священника. Как невиновному на скамье подсудимого.
— Всё ясно. — Хозяин опускает веки, выжидает несколько секунд, а когда распахивает их снова, его взгляд уже не на Ксении, не в Ксении. Отходит к окну. Отпивает остывшего чаю из оставленной на подоконнике чашки.