В справках и проектах постановления правительства, которые составлялись в конце 1952 и начале 1953 года, описывались преступления Павленко, осуждалось «благодушие» и взяточничество чиновников, оказывающих ему помощь[614]. К 20 декабря 1952 года прокурор СССР представил председателю комиссии Булганину записку «О связях Павленко и его подчиненных». В список вошли 32 работника Министерства угольной промышленности (его местных подразделений и центрального аппарата), 13 работников банков, 10 работников органов МГБ и милиции, 3 офицера Военного министерства, 7 работников Министерства пищевой промышленности Молдавии и 4 секретаря местных партийных комитетов Украины и Молдавии[615].
На основании этих материалов в январе 1953 года от имени комиссии была подготовлена записка в Бюро Президиума Совета министров и два варианта проектов постановления Совета министров под названием «О раскрытии преступной организации, маскировавшейся под вымышленным наименованием „Управление военного строительства“ Военного министерства СССР»[616]. Основной акцент в этих документах был сделан на выявлении не только сути организации Павленко, но и ее связей в государственных, прежде всего в хозяйственных структурах. Особо подчеркивались тесные отношения с подразделениями Министерства угольной промышленности, через которые проходила большая часть заказов, полученных Павленко.
Были названы имена руководителей-угольщиков, которые оказывали УВС небескорыстную помощь. Они, как утверждалось, брали взятки, подношения, принимали участие в совместных застольях. Следы таких злоупотреблений, говорилось в материалах, вели в высокие кабинеты в Министерстве угольной промышленности — к заместителям министра и начальнику Главного управления шахтостроения. В качестве свидетельства тесных контактов с этим министерством рассматривалось награждение Павленко и ряда его соратников значком «Отличник социалистического соревнования угольной промышленности», на основании приказа, подписанного министром угольной промышленности[617].
Помимо Министерства угольной промышленности под огонь критики попали другие ведомства — Министерство нефтяной промышленности, Министерство строительства предприятий машиностроения, Министерство пищевой промышленности Молдавии, банковские структуры. Ряд чиновников из этих организаций были обвинены во взяточничестве и злоупотреблениях. Свою порцию резкой критики получили местные структуры Военного министерства, прежде всего комендатуры, а также органы военной контрразведки, госбезопасности, милиции, руководители которых взаимодействовали с УВС, не обращая внимания на нарушения «лжевоеннослужащих», и вовремя не раскрыли характер организации.
Подготовленный проект постановления Совета министров СССР содержал критику соответствующих ведомств и практические указания. Генпрокурору СССР поручалось «тщательно расследовать материалы о преступной организации и привлечь к уголовной ответственности не только ее участников, но и всех должностных лиц, которые вошли с ними в преступную связь и оказывали им то или иное содействие, предавая интересы государства»[618].
Персональные предписания «строго наказать тех лиц, которые вследствие ротозейства не приняли должных мер к разоблачению преступной деятельности фиктивной организации» были сформулированы в адрес министров угольной промышленности, финансов, военного министра, министра госбезопасности, министра строительства предприятий машиностроения и министра нефтяной промышленности. Двум замминистра угольной промышленности предполагалось объявить выговоры за «притупление бдительности». Начальника главка этого министерства, отвечавшего за строительство шахт, по той же причине предлагалось снять с должности[619].
Поиски в архивных фондах Совета министров СССР соответствующего постановления, принятого на основании этих проектов, не увенчались успехом. Почти с полной уверенностью можно утверждать, что документ так и не был подписан. Очевидно, что постановление затрагивало интересы слишком широкого круга влиятельных руководителей. Кроме того, оно вскрывало неприглядную картину теневых сторон экономики и беспорядков в государственном аппарате. Не исключено, что свою роль сыграла смерть Сталина и новые, куда более насущные заботы и реорганизации правительства, занимавшие внимание новых руководителей страны.
Вместе с тем рассмотрение дела Павленко в руководящих структурах Совета министров, конечно, не могло пройти бесследно. Указание о чистке чиновников, причастных к организации Павленко, фактически было выдано, даже если его не оформили в виде постановления. Свою часть пути в этом направлении прошли также органы прокуратуры и госбезопасности. Уже на первых допросах арестованных были выяснены их контакты вне организации.
По мере выяснения подробностей дела сформировались две группы «пособников». Первые действовали из корыстных интересов за взятки. Вторые в целом не переходили черту формальных отношений с УВС, но были виновны в отсутствии должной бдительности и «благодушии». Судьба и тех и других была предрешена, хотя и по-разному. С представителями второй группы разобрались быстро и без особых хлопот при помощи увольнений и партийных взысканий.
Наказанное «благодушие»
Различные чиновники, попавшие в переплет дела Павленко, могли рассчитывать на более объективное отношение к себе, чем участники УВС. Важной причиной этого была своеобразная иерархизация советской уголовной политики. Как показали многочисленные исследования историков, в послевоенный период наблюдалась неравная ответственность перед законом рядовых граждан, с одной стороны, и руководителей и даже рядовых членов партии — с другой. В отношении последних наказания за злоупотребления и преступления нередко (хотя не всегда) ограничивались перемещением в другое кресло или партийными взысканиями. «Чаще всего снятые с должностей и переведенные на новое место работы представители номенклатуры и там продолжали вести привычный им образ жизни, и по-прежнему воспринимали свои посты как место получения подпольных доходов», — пишет исследователь коррупции в послевоенном Ленинграде, приводя в подтверждение этого тезиса конкретные факты[620]. Такие явления характеризуются в литературе как свидетельства укрепления судебного иммунитета советской номенклатуры[621].
Нормативным основанием для активного вмешательства партийных комитетов в прокурорско-судебную сферу стало изменение баланса сил между карательными и партийными органами после прекращения Большого террора в конце 1930‐х годов. Постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, принятое 1 декабря 1938 года, предусматривало, что аресты членов партии допускались только по согласованию с секретарями районных, городских, краевых, областных комитетов или ЦК компартии союзных республик[622]. Кроме того, члены партии должны были исключаться из партии до их предания суду. В результате, как говорил один из руководителей союзной прокуратуры, привлечение членов партии к уголовной ответственности фактически оказалось «изъято из компетенции судебно-прокурорских органов»[623].
Опираясь на приоритет партийности, местные руководители, как показывают документы, нередко запрещали расследования злоупотреблений номенклатурных работников и их привлечение к уголовной ответственности. В тех случаях, когда речь шла о серьезных преступлениях, а потому прямой запрет на привлечение к суду был опасным, применялись другие методы защиты: снижение сроков наказания, оправдательные или условные приговоры, затягивание дел и их последующий развал и т. д.[624] Широкое распространение подобных явлений позволило генпрокурору в докладной записке в ЦК ВКП(б) незадолго до смерти Сталина сделать обобщающий вывод: «На самом деле, существует два уголовных кодекса, один для коммунистов и другой для остальных. Есть много примеров, когда за одно и то же преступление члены партии остаются на свободе, а беспартийные попадают в тюрьму»[625].
Фактическое разделение юстиции по сословному принципу было следствием многих факторов. С одной стороны, нарушения отдельных чиновников ставили под удар коллективной ответственности аппаратную структуру в целом, что стимулировало круговую поруку. С другой — не стоит сбрасывать со счетов влияние корпоративной номенклатурной морали, которая допускала терпимое отношение к злоупотреблениям в своей среде. Однако было бы неправильно считать, что судебный иммунитет служил исключительно интересам чиновников, совершавших преступления. В чрезвычайно жестоком и пронизанном репрессиями сталинском государстве он выступал гарантией относительной защищенности функционеров, постоянно рисковавших попасть под удар за неизбежные нарушения, без которых в сложившейся системе невозможно было работать. Дело Павленко в числе прочего демонстрировало, как работали такие механизмы.
Получив списки чиновников, контактировавших с организацией Павленко, следствие достаточно быстро выяснило, кто из них действовал за взятки. В этом случае вопрос решался достаточно просто при помощи арестов. Так, 25 декабря 1952 года под стражу взяли управляющих львовской конторой и белорусской республиканской конторой Промбанка. Первого обвиняли в сокрытии приписок в организации Павленко и выплате ей большой премии за рационализаторские предложения по документам от Министерства угольной промышленности. Второму поставили в вину, что он «давал задание своим подчиненным работникам подыскивать для организации Павленко строительные работы на территории Белоруссии». Оба чиновника на допросах признали получение взяток от Павленко[626].
Куда более сложной была криминализация или, по крайней мере, политическая дискредитация рутинного взаимодействия многочисленных хозяйственных руководителей с УВС. Такие связи не выходили за рамки обычных практик. Они предполагали сочетание формальных отношений с неформальными, определенный уровень доверия, возможность решения различных вопросов посредством личных контактов в обход тяжеловесных и длительных официальных согласований. Именно так работала советская экономика, и она не могла работать иначе. Беспристрастное рассмотрение вопроса было невозможно без априорного признания этого очевидного факта. Однако с самого начала дело УВС находилось под сильным политическим давлением. Это предполагало, что независимо от обстоятельств все чиновники, контактировавшие с Павленко, — неважно, в какой мере они были действительно виновны, — должны быть выявлены и примерно наказаны.
В соответствии с требованиями сверху в Москве в Главной военной прокуратуре в начале 1953 года собирались компрометирующие материалы на ответственных работников Министерства угольной промышленности СССР, объекты которого составляли львиную долю среди заказов УВС[627]. Судя по документам, следователи старались представить в качестве подозрительных и недопустимых все контакты чиновников этого министерства с Павленко. Так, в справке от 5 февраля 1953 года, подписанной помощником главного военного прокурора, подробно описывалось взаимодействие Павленко с замминистра угольной промышленности Э. О. Миндели[628].
Всего было зафиксировано два эпизода. Первый касался распоряжения Миндели произвести оплату удорожания стоимости земляных работ, выполненных УВС во время строительства дороги в районе Владимира-Волынского. Соответствующие телеграммы за подписью Миндели, как выяснило следствие, были направлены руководству треста «Западшахтострой» и львовской областной конторы Промбанка в августе 1950 года. Второй эпизод относился к январю 1951 года, когда Миндели во время командировки на объекты шахтного строительства в Смоленской области встретился с Павленко лично. Павленко был представлен ему как руководитель одной из подрядных организаций. Знакомство было закреплено обычным ужином в гостинице. Как заявил Павленко на допросе, никакого конкретного разговора с Миндели в тот вечер не было. Такой разговор состоялся на следующий день в Смоленске в конторе Промбанка. Миндели дал распоряжение главному инженеру треста «Дорогобужшахтострой» погасить задолженность, которую трест имел перед организацией Павленко.
Излагая эти факты, военные прокуроры никак не оценивали законность действий Миндели. Очевидно, потому, что никакого криминала в них не было. Замминистра в данном случае решал рутинные управленческие вопросы, связанные с взаимодействием подчиненных ему структур с их подрядчиком. Прокурорам пришлось свести дело к традиционным заявлениям об отсутствии бдительности. Несколько раз употребив крепкие выражения о «преступной организации» УВС и ее «главаре» Павленко, военная прокуратура сделала вывод: «Вступая с Павленко в отношения служебного порядка, тов. Миндели, проявив беспечность, не поинтересовался, кем является Павленко, что за „организацию“ он возглавляет и на каком основании эта „организация“ работает на строительстве предприятий „Главцентршахтостроя“, которые были по июнь 1951 года непосредственно подчинены тов. Миндели».
Это заключение выдавало очевидную несостоятельность обвинений. Как хорошо знали следователи, Павленко действовал на основании легально оформленных договоров с соответствующими шахтостроительными трестами. В обязанности Миндели не входило проводить проверку подрядчиков. Такие претензии гораздо больше оснований было предъявлять самим прокурорам, работавшим на местах.