Собранный следователями список скандалов с участием членов УВС и нарушений ими законов выглядит внушительным, тем более что при определенном стечении обстоятельств для провала было бы достаточно и одного конфликта такого рода. Работники прокуратуры объясняли безнаказанность организации Павленко отсутствием должного внимания со стороны военных комендантов и других военных начальников. Однако этого объяснения, видимо, недостаточно. С учетом размеров организации и ее присутствия сразу в нескольких регионах количество инцидентов вряд ли было чрезвычайным. К тому же члены организации научились достаточно гибко реагировать на претензии властей. В ряде случаев они оперативно спасались бегством. Достаточно эффективно применялись взятки и другие формы взаимодействия с сотрудниками милиции, прокуратуры, госбезопасности. Наконец, для понимания благоприятного для организации исхода скандалов важно учитывать общий криминальный контекст советской действительности и ее армейской составляющей.
Дебоши и пьяные скандалы членов организации Павленко были лишь каплей в море многочисленных нарушений воинской дисциплины и уголовных преступлений, с которыми ежедневно приходилось сталкиваться комендантским службам и военным командирам. Об этом ярко свидетельствуют, например, приказы военного министра СССР за рассматриваемый период. В них без труда можно найти многочисленные примеры бесчинств, аналогичных и даже намного превосходящих те, что инкриминировались членам организации Павленко.
Так, приказ от 30 сентября 1949 года был посвящен инциденту в городском саду города Щербакова (так в 1946–1957 годах в честь одного из приближенных Сталина назывался город Рыбинск, ставший в 1984 году городом Андроповом и вновь возвративший историческое название пять лет спустя). Военнослужащие в день танкиста учинили здесь «коллективное избиение гражданской молодежи». Проведенная проверка показала, что драка была результатом низкого уровня дисциплины в воинской части. В приказе, который предусматривал различные меры наказания и предупреждения для соответствующих командиров, подчеркивались два момента: «Среди личного состава дивизиона укоренилась круговая порука по укрытию нарушителей воинской дисциплины, в результате проступки нарушителей дисциплины остаются безнаказанными»; «Групповому избиению… гражданской молодежи способствовали также совершенно неудовлетворительный воинский порядок в гарнизоне г. Щербакова, плохое несение комендантской службы и бездействие начальника гарнизона»[541].
Эти объяснения имели общий характер. Командиры старались не выносить сор из избы, поскольку несли прямую ответственность за проступки их подчиненных. А заваленные делами гарнизонные комендатуры часто не имели сил, средств и времени бороться с бесчинствами и охотно выдавали хулиганов для разбирательства их командирам, тем более если те обещали наказать виновных. Эта ситуация была вполне применима к скандалам с участием «военнослужащих» Павленко и объясняла их исход.
Об остроте и перманентном характере проблемы воинской дисциплины свидетельствовали и многие другие документы высшего командования Советской армии. В январе 1950 года был издан приказ министра вооруженных сил по поводу преступлений и насилия над местными жителями военнослужащих полигона в Капустином Яру Астраханской области. В числе прочего отмечалось, что военное командование не принимало никаких мер, несмотря на жалобы местных партийных органов[542].
В июле того же года в приказе о Могилевском гарнизоне Белорусского военного округа перечислялись бесчинства и преступления, очень похожие на те, в которые были вовлечены члены организации Павленко. Нетрезвые военнослужащие из Могилева избили постового милиционера, а другого сшибли во время пьяной езды на автомобиле. 11 июня 1950 года на глазах у большой толпы горожан несколько десятков военных устроили побоище с группой сотрудников милиции. Были зафиксированы также пьяный скандал на избирательном участке, коллективная драка с курсантами школы МГБ и другие случаи. Как обычно, в приказе отмечалась плохая организация комендантской службы и попытки командиров скрыть нарушения[543].
Обобщающий такие явления приказ военного министра от 30 апреля 1951 года отметил рост чрезвычайных происшествий и дисциплинарных проступков в армии и «попустительство к нарушителям» со стороны командиров[544]. Но и после грозных предупреждений из Москвы ситуация, судя по всему, оставалась сложной. В декабре 1951 года военный министр издал развернутый приказ о непорядках в воинских частях, расположенных в городе Сольцы Новгородской области. Были зафиксированы массовые самовольные отлучки из частей, пьянство, хулиганство, драки и насилие в отношении местного населения. В числе прочего пьяный сержант ударил ножом жителя города, пьяный водитель врезался на автомашине в колхозное стадо. В очередной раз было выявлено стремление командиров скрывать большую часть таких происшествий[545].
Очевидно, что в приказах военного министра фиксировались только отдельные случаи нарушений дисциплины и насилия со стороны военнослужащих. Речь шла о примерном наказании некоторых в назидание большинству. Ситуация в населенных пунктах, где располагались воинские части, а располагались они почти повсюду, была постоянно чревата неприятностями. Принимавшиеся жесткие меры нередко производили обратный эффект — заставляли скрывать нарушения и преступления, разруливать конфликты своими силами, не вынося сор из избы. Прежде всего этим, а не особыми возможностями Павленко и его помощников объяснялись их успешные переговоры с комендатурами и милицией. Так действовали все.
Однако в конечном счете безнаказанность хулиганов из УВС сыграла с организацией злую шутку. Чувство непотопляемости и вседозволенности разлагало дисциплину. В погоне за наживой и развлечениями сотрудники Павленко в любой момент могли спровоцировать конфликт, который не удалось бы погасить. В конце концов так и произошло.
ПРОВАЛ
Как часто бывает, худшее произошло неожиданно. Ничто не предвещало полного провала. Заключенные договоры исправно выполнялись. Деньги поступали на счета. Скандальные ситуации, возникавшие на местах, успешно гасились. От проверок и инспекций защищал псевдовоенный характер организации и хорошие связи со структурами власти в местах дислокации строек. Прокуратура и органы госбезопасности, которым некоторые современные публицисты приписывают разоблачение организации Павленко, на самом деле ничего не знали и даже не пытались узнать. Дело решил нелепый и пустяковый случай, нередко уничтожающий и куда более значительные предприятия, репутации и жизни.
Создается впечатление, что после многих лет сравнительно безопасного существования, преодоления многих трудностей и рисков Павленко и его соратники не сразу поверили в реальную угрозу провала. А когда поверили, было поздно. Принимаемые ими контрмеры можно назвать вялыми. При первых признаках опасности никто не бросился врассыпную. Оставшись на местах, члены УВС были арестованы все вместе, существенно облегчив решение задачи тем, кто за ними пришел.
Не стали сопротивляться они и на допросах. Следствие с самого начала получило информацию, необходимую не только для победных реляций наверх, вплоть до самого Сталина, но и для быстрого выявления разветвленной структуры и связей организации, для разделения подозреваемых по категориям виновности и первых наказаний. Арестованных преступников и их пособников ждали долгое следствие и суды. Косвенно причастные к делу рабочие и служащие организации были отпущены, возможно (источники об этом умалчивают), не совсем с миром. С невольными пособниками из числа чиновников, «утративших бдительность» и проявивших непозволительное «благодушие», в считаные недели разобрались в административно-партийном порядке.
Эти аппаратные чистки вместе с первыми допросами арестованных членов УВС можно считать начальной стадией масштабного дела, которое растянулось на несколько лет.
Разгром организации
В августе 1952 года один из привлеченных по найму работников УВС написал заявление в Москву, в котором сообщал о различных злоупотреблениях в организации, в частности о том, что «офицеры» распространяли среди вольнонаемных рабочих облигации государственного займа, получали за них деньги, но сами облигации так и не выдали[546]. Искатель правды обратился к К. Е. Ворошилову, который занимал в это время пост заместителя председателя Совета министров СССР и был далек от военных дел, но в глазах населения оставался легендарным маршалом.
В общем, такое заявление выглядело вполне обычно. Жалобы на порядок организации подписки на займы составляли заметную часть среди писем и заявлений в адрес советских руководителей, газет и органов власти. Государственные займы были важной статьей доходов советского государственного бюджета. Они выпускались постоянно и превратились в бытовое явление, регулярное дополнение к прямым и косвенным налогам практически для каждого гражданина страны.
Поскольку преобладающая часть населения с трудом сводила концы с концами, траты на покупку облигаций были тяжелым бременем. Годовая подписка на займы составляла в 1940 году 85 % от среднемесячной заработной платы, а в 1950 году — уже 117 %[547]. Подчас местные руководители требовали обеспечить более значительные выплаты, что вызывало конфликты и жалобы. Например, жительница Минска в мае 1950 года во вполне верноподданническом письме в Совет министров СССР, не оспаривая важность займов, осуждала рвение местных руководителей, которые «ежегодно поднимают процент подписки». «Мы знаем, что наша партия и правительство стремятся создать трудящимся зажиточную жизнь… Они не могут желать, чтобы трудящиеся непомерной подпиской ущемляли свой жизненный уровень и не могут желать вызывать у трудящихся недовольства навязанной „обработкой“ на непомерную подписку… Непомерная подписка сводит к нулю результаты от снижения цен и сильно ущемляет семью, живущую на одном заработке»[548].
В редакцию газеты «Правда» только за первую половину 1951 года поступило более 100 жалоб на реальные порядки размещения займов. В письме из Днепропетровской области сообщалось: