— Успокойся, тебя никто не обидит, здесь только друзья!
— Да что за чертовщина тут происходит? — артистическим полушепотом взмолился Готье, обращаясь ко всем сразу.
— Вот так встретились… — мрачно пробормотал Огюст.
— Тише, тише… — увещевал я, но теперь, когда доски были откинуты, я разглядел девушку лучше. — Беатрис?..
Значит, она только что потеряла отца… Ответом мне был новый отчаянный вопль, но на этот раз членораздельный.
— Еретики-и!.. Уби-ийцы! Ме-ерзавцы!.. — и тут же все потонуло в рыданиях.
За спиной у меня как-то не вовремя послышались шаги, хотя, насколько не вовремя я оценил, только когда Огюст сердито спросил:
— А при чем тут еретики?
Беатрис взвилась в воздух, разорванное платье так и подлетело, чуть с нее не сваливаясь, и с визгом и воплем кинулась на Огюста. Не ожидавший такого, Огюст отпрянул, споткнулся обо что-то, и если бы не врезался в Готье, то упал бы.
Я перехватил Беатрис, поймав ее за плечи и тут же отдернув голову, чтобы крик не всверлился мне прямо в уши. Она вырывалась и брыкалась как бешеная.
— Тише, успокойся! Никто не желает тебе зла!.. — Но она меня просто не слышала, она визжала и вопила не переставая. «Никто не желает тебе зла?» Да какого черта? Уже просто поздно!
— Она тронулась?! — с потрясающей проницательностью сдавленно проговорил Огюст.
— Еще спроси, с чего бы это, — неожиданно огрызнулся Готье, отодвигая его назад и отодвигаясь сам.
Ну, раз она меня не слышит… я вздохнул поглубже и опробовал уже испытанный способ:
— Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Jesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et hora mortis nostrae. Amen!
Огюст смотрел на меня ошарашено, будто пытаясь понять, кто же из нас тут самый буйнопомешанный. Он и впрямь видел такое впервые. Остальные дружно молчали.
Когда я принялся читать молитву третий раз, Беатрис начала успокаиваться, под конец она обмякла и обвисла у меня в руках. Я осторожно посадил ее на пол, встав рядом на колени — держать ее было тяжеловато, да и ей так будет спокойней.
Огюст открыл было рот, но Готье грозно зыркнул на него, почти яростно приложив палец к губам. Огюст передумал что-то говорить и правильно сделал. Хоть он того не видел, Рауль смотрел на него прищурившись, будто собирался всадить ему нож в спину, скажи он хоть слово — объяснять долго и нудно ни у кого не было настроения. Теперь Беатрис плакала, крепко вцепившись в меня судорожно скрюченными пальцами и обильно смачивая мой колет слезами, а я чуть-чуть похлопывал ее по спине и плечам, и раздумывал, что же дальше.
— Что это был за экзорцизм? — очень тихо все-таки спросил Огюст.
— Не экзорцизм, — мрачно помолчав, ответил Готье. — Иногда по-другому трудно объяснить, что ты правда свой. Знаешь, на войне?