Пуаре поглядывал на него с еле скрываемым любопытством.

— А в сущности, — прибавил он, — странное дело, но кажется, все вновь идет не к миру, а к войне.

Огюст бросил на Теодора цепкий взгляд, но будто бы наконец признав в нем разумного человека, и слегка перевел дух.

— Давно пора, — буркнул он угрюмо.

Пуаре приподнял брови.

— Вот уж не думал…

Рауль со странной улыбкой отвернулся от окна.

— Ты удивишься, Теодор, но здесь ты можешь говорить обо всем совершенно свободно.

— На войне как на войне, — бросил я немного неожиданно для себя самого, но нисколько не сомневаясь в справедливости сказанного. Да уж, совершенно свободно, как на духу, а мы послушаем… Да сделаем выводы, если будет, из чего. Хотя, и выслушанного за день было вполне достаточно.

— Уже? — уточнил Пуаре.

— Ты же знаешь об этом лучше нас, — я пожал плечами и поднял свой бокал, прежде чем пригубить вино. Все сделали то же самое.

«Мало ли, что я знаю…» — было написано на физиономии Теодора. Он перевел взгляд с меня на Огюста, и обратно.

— Не понимаю, — заключил он наконец, пожав плечами и будто сдавшись в попытке что-то объяснить.

— Что именно?

— Вы — разные, — заметил Пуаре.

— Разумеется, — удивился я. — С чего нам быть одинаковыми?

— Не одинаковыми, — Пуаре качнул головой. — Но вы смотрите друг на друга, как будто на самом деле вы враги.

Мы с Огюстом затравленно переглянулись, будто нас уличили в страшном заговоре, пытаясь сообразить, где же это на нас написано и с чего должно быть так заметно.

— Это не так! — возразил я, почувствовав в голосе фальшь, а взгляд Огюста стал вдруг отстраненным и безнадежным. Я слегка скрипнул зубами и добавил: — Просто сегодня не лучший день.

— Бывает хуже, — отчетливо и мрачно сказал Огюст. — И будет.