IX. Помянем старое

В тишине и покое ночи мы добрались домой почти без приключений — в буквальном смысле слова отпугнули пару шумных праздношатающихся компаний, будучи для этого достаточно многочисленны и до мрачности трезвы, и уронили одного пьяного хама в реку. Там было здорово намусорено и довольно мелко, так что утопление ему не грозило. Пуаре весь день рассказывавший нам о беспорядках в городе, теперь молчал — он знал, кто такой Огюст, и уже выговорившись раньше, он мог позволить себе деликатность, несмотря даже на произошедшее в «Лампадке», хотя незримо оно все же всех нас угнетало. Огюст тоже понимал, что произошло, и чертовски злился. Пуаре его, кажется, раздражал, как посторонний человек, но в то же время, необходимость сдерживаться при посторонних, возможно, и нас самих удерживала от драки — в первую очередь, Огюста, наверняка сорвавшегося бы в попытке называть вещи своими именами, которые ему ничуть бы не понравились, и говорить начистоту со всей откровенностью. И хоть он посматривал время от времени на Теодора сердито, если не злобно, но не возражал против его присутствия, не возражали и мы. К тому же, от него ведь можно было услышать что-то новенькое и полезное, и просто посмотреть на него как на объект для изучения. Так что временами Огюст даже выдавливал нечто похожее на улыбку.

Дома было тихо, отец еще не возвращался, что меня немного обеспокоило, но несильно — лишь потому, что дела обстояли так, как обстояли, засиживаться же допоздна у собственных друзей — Бирона или Таванна, или еще где-нибудь, где обсуждались дела немалой, но большей частью закулисной государственной важности, было для него делом обычным. И разумеется, он поступил так и теперь. «Но ведь он один, — пришло мне в голову. — И ведь такие разговоры могут оказаться опасны, если кто-то, кто в силах что-то изменить в этой истории случайно попадется ему лицом к лицу». Я подавил приступ запоздалой паники и велел слугам отнести побольше свечей и бургундского в мои комнаты — чтобы не беспокоить дам, если мы вдруг расшумимся — из другого крыла они нас вряд ли услышат.

— Помянем старика! — сказал Пуаре.

— Помянем, — согласился Готье, и мы подняли бокалы.

— Что слышно нового? — спросил Готье у Пуаре словно бы дежурно. На нас с Раулем разом напала меланхолия — какими бы полезными ни могли оказаться сведения, но за день мы уже наслушались и вряд ли теперь могли услышать из того же источника что-то принципиально новое. Рауль вытащил из-за кресла гитару и принялся задумчиво ее оглядывать, будто заинтересовавшись игрой света на лаке и тихо пощипывать струны.

— Да все по-старому, — уклонился Пуаре от ответа, сторожко кинув взгляд на Огюста. — Ну, беспокойней чем обычно, конечно — народу много, такое событие грядет…

Огюст раздраженно усмехнулся.