— Будешь сидеть здесь до тех пор, пока не одумаешься, — заявила она, впихивая меня внутрь. — Кормить буду по настроению, лупить тоже, а вечерами будешь выходить в зал и разносить напитки. Только к тем, кто танцует и приносит мне доход, я благосклонна и ласкова.

Так и понеслись дни моего жалкого существования, неспешно, один за другим. Они были наполнены презрением и пренебрежением. Милдрет зря не болтает. Кормила, когда вздумается, лупила раза в три чаще, а уж слова какими меня называла и произнести стыдно. Долгими, холодными ночами без сна, я сидела, опираясь спиной о сырую стену, и лелеяла свою злость. Прежде всего, на Гая и Стю. Каждая, даже мимолетная мысль о них, заставляла мою кровь закипать. Каждый божий день, когда меня выпускали из подземелья, заставляли драить полы в танцевальном зале, а потом наряжали в бесстыдный наряд, чтобы я разносила вино и терпела шлепки, щипки и гнусности, я постоянно напоминала себе, кто именно подарил мне эту новую жизнь. Прежде я никогда не знала таких ярких чувств, как ненависть, ярость и даже тихое бешенство, а теперь только они помогали мне проживать новый день. Я злилась на саму себя за малодушие, беспечность и доверчивость. За желание легко и быстро достичь цели. А еще я часто думала о Тое, надеялась, что отец Парат заботится о нем, как и обещал. Все чаще представляла, как рано или поздно все-таки приеду за ним и увезу в наш дом. Дом — подальше от воды, от злых языков и предателей.

Вечерами, прежде чем засунуть меня в свой подпол, Милдрет неизменно спрашивала, не передумала ли я влачить жалкое существование и кормить ее подвальных блох. Ответ мой всегда был один и тем же.

Строить план побега была задача не простая, поскольку никому из живущих в Пристанище не позволялось говорить со мной. Девушки, почти все, опускали глаза, как только я выходила из комнаты Милдрет, повар и его помощница хмурились, а два огромных охранника вообще не замечали. За эти дни, а я не знала, сколько их уже прошло, двенадцать или пятнадцать, я ни разу не выходила наружу, не видела солнца. Довольно долго хозяйка меня не выпускала из подвала и тогда я потерялась во времени. Сначала испытывала жалость к себе и много плакала, а потом страх за Тоя и гнев на Гая что-то во мне надломили. Чего было толку сидеть и рыдать, когда можно хотя бы попытаться освободиться.

Иногда мне везло и, натирая пол, я находила между половицами закатившиеся туда песты, которые клиенты бросали девушкам. Приходилось тщательно прятать их, чтобы не дай бог Милдрет не нашла. В подвале был шаткий камень, за которым я расковыряла крошечное углубление и складывала свою добычу. Те что я находила были серебряными, на них много не купишь, но если терпеливо откладывать то, возможно, хватит, чтобы какая-нибудь лодка доставила меня в Заэрон. Самым сложным было выбраться из Пристанища.

В один из вечеров, когда я в очередной раз расчесывала укусы блох и мечтала о том, чтобы помыться по — человечески, в притон заявился Гай. Даже не знаю, как на ногах устояла, когда увидела его понуро сидящим за столиком. Он не смотрел на девушку по имени Лана, которая уже готова была сбросить лиф, казалось, даже не замечал ее. Его плечи были опущены, а голова покоилась на ладони. Я просто застыла с разносом в руке, забыв как двигаться и дышать. Меня душила ярость.

Крепкая затрещина быстро привела меня в чувство:

— Ты долго собираешься стоять без дела, охламонка? Обслужи нового клиента!

На ватных ногах я зашагала к человеку, которого ненавидела всей душой. Остановилась рядом со столиком, молча взирая на его шевелюру, не смогла и слова вымолвить. Я ощутила острое желание ударить его разносом по голове. Ох, если бы мой лук оказался при мне!

— Кассия! — вздрогнул он, заметив меня, а потом быстро опустил глаза.

Поборов порыв сделать ему больно, я вопросительно приподняла брови, ожидая заказа. Он молчал, я тоже. Спустя некоторое время, Гай решился посмотреть на меня внимательнее и глаза его расширились.

— Пришел прогулять денежки, что получил за меня? — не в силах сдержать своего гнева, что копился так долго, процедила я.

— Кассия…, я…

— Что, Гай? Что ты? — я наклонилась прямо к его лицу, повинуясь волне ненависти, что направляла меня. — Прячешь глаза? Прав был Брок — ты гадёныш, неспособный постоять за принятые решения! Ты мошенник, предатель и вор! Так прими это — всем будет легче жить! Не прячься за мнимой совестью, ее у тебя нет! Торгуешь теми, кто верит тебе — будь добр держать голову гордо, раз выбрал такую стезю! А так ты лишь мелкий пакостник, который прячется в норе, после того, как предаст друга!

Его плечи опустились еще ниже, если это было вообще возможно.

— Стоило оно того? — странно было смотреть на него. Злость боролась во мне с болью и жалостью. Жалость — какое неприятное слово. Никогда его не любила. Можно понять человека, поддержать, утешить, помочь, но жалеть, тем более мужчину, казалось мне последним делом. Пожалеть можно ребенка и это будет правильно. Вот сейчас Гай казался мне жалким, и от этого было больно. — Сколько пестов ты получил за меня?

— Кассия…, пойми…, дело не в тебе…

— Сколько?

Гай резко встал, стул с грохотом опрокинулся на пол, я вздрогнула и сделала шаг назад. Не хватало еще, чтобы он на меня напал.

— Ты не понимаешь! Я должен был! Ты или кто-то другой, мне не важно! Я должен был! — он схватился за волосы и резкими движениями взъерошил их. — Мне нужны деньги! Очень нужны, Кассия!