— С чем?
— С утренним солнцем на моем лице.
Елизавета подошла к нему почти вплотную и прошептала несколько слов на латыни. Я делала вид, будто ничего не понимаю, хотя поняла ее слова ничуть не хуже сэра Роберта. Елизавета прошептала ему, что жаждет утренних поцелуев… Разумеется, от солнца.
Принцесса хлопнула в ладоши, привлекая внимание придворных.
— Идемте обедать!
Она пошла к большому залу дворца, гордо запрокинув голову. Прежде чем скрыться в сумраке передней, принцесса обернулась и поглядела на сэра Роберта. В ее взгляде открыто читался призыв. У меня на мгновение закружилась голова. Я вспомнила, что уже видела такой взгляд. Тогда он предназначался королю Филиппу. Но такой же взгляд я видела еще раньше, совсем девчонкой, когда стала невольной свидетельницей ее игры в «догонялки» с сэром Томасом Сеймуром, мужем ее мачехи. За годы этот взгляд ничуть не изменился; и тогда, и сейчас в нем было желание. Но не только желание плоти. Елизавете нравилось выбирать себе в любовники чужих мужей. Ей нравилось доводить до неистовства мужчин, чьи руки были связаны, и торжествовать над женщиной, не сумевшей удержать своего мужа. Но больше всего на свете она обожала бросать этот взгляд через плечо и видеть, как мужчина начинает послушно двигаться в ее сторону… Сэр Роберт был третьим на моей памяти, кто поспешил на этот взгляд.
Двор Елизаветы был под стать ее возрасту и характеру: молодой, веселый, полный надежд и устремлений. Двор молодой женщины, которая давно ждала этого момента и теперь не сомневалась, что ее давнишние мечтания осуществятся. Елизавету едва ли волновало, признает ли Мария ее своей наследницей. Главное — все своекорыстные, ищущие выгод бывшие придворные королевы спешили заявить восходящей звезде о своей верности. У половины из них сыновья и дочери уже служили Елизавете. Визит графа Фериа лишний раз доказывал: нынче ветры упрямо дули в сторону Хатфилда. Все это свидетельствовало, что власть Марии, равно как ее счастье и здоровье, идет на убыль. Даже муж королевы был готов переметнуться к ее сестре-сопернице.
Я провела при этом веселом, радостном, по-летнему беззаботном дворе остаток дня, вечер и ночь. Но мне почему-то было совсем не весело. Я спала на маленькой, тесной кровати, обняв Дэнни. Утром, с первыми лучами солнца, мы отправились в Лондон.
Мне не хотелось подсчитывать количество придворных и знати, спешивших в Хатфилд. У меня и так оставался горький осадок после увиденного, чтобы еще добавлять себе горечи. Несколько лет назад я видела, как двор постепенно перемещался от больного короля к наследнице, ожидавшей своего часа. Я знала, сколь непостоянна верность придворных и как легко они забывают все хорошее, что сделал им тот или та, от кого они теперь спешно уезжают. И все равно, в этой поспешной смене лояльности было что-то бесчестное, напоминающее переход на сторону противника.
Королева гуляла вдоль реки. Ее сопровождала жалкая горстка придворных. Половина из них были упрямыми католиками, никогда не менявшими своей веры. Я заметила пару испанских грандов, нанятых Филиппом, чтобы вносить хоть какое-то разнообразие в унылую жизнь его жены. И, конечно же, Уилл Соммерс, верный Уилл Соммерс, называвший себя дураком, но еще ни разу не сказавший в моем присутствии ни одного глупого слова.
— Ваше величество, я вернулась, — сказала я, приседая перед королевой.
Она оглядела меня, заметив пыльный плащ и ребенка, которого я держала на руках.
— Ты прямо из Хатфилда?
— Как вы приказывали. Вернулась — и сразу к вам.
— Пусть кто-нибудь возьмет ребенка, чтобы мы могли поговорить.
Уилл с готовностью протянул руки. Дэнни заулыбался. Я опустила сына на землю, и он сразу же бросился к шуту.
— Ваше величество, простите, что явилась сюда вместе с ребенком. Я подумала, что вам, возможно, захочется на него взглянуть, — сказала я, понимая, что бью по самым больным ее местам.
Королева решительно покачала головой.
— Нет, Ханна. Такого желания у меня никогда не было. Идем со мной.
Мы отошли на несколько шагов.