А иногда я останавливаю их в коридоре, когда кто-то из них куда-то собирается, и спрашиваю: «Ты куда идешь?». Брат мне отвечает: «Гулять». «Ты домашнее задание сделал по математике? А слова по английскому выучил?». «Ну, я начал» – отвечает мне брат. «Приду – доделаю». И уходит. Потом возвращается в 22 часа, ложится, минут 50 смотрит что-нибудь в ютубе, а потом засыпает. Или идет всю ночь играть в приставку.
Когда братья опять собираются гулять, я их останавливаю и призываю никуда не идти и сесть за уроки. Они упираются, закатывают глаза и кричат: «Что нам, теперь никуда не идти?». Я пытаюсь их вразумить, но в их глазах я только все больше и больше становлюсь тираном и диктатором.
Я ужасно себя чувствую в такие моменты. С одной стороны, я вспоминаю себя, когда я был разгильдяем. Но, с другой стороны, я понимаю, что я в их возрасте знал и понимал сильно больше, чем они.
У меня сжимается сердце, когда я прихожу, спрашиваю у мамы, занимались ли братья сегодня английским, а она мне отвечает, что они про него и не вспомнили даже… Это больно отзывается в моей душе. Я хочу вскочить, побежать, вразумить братьев.
Я вижу прозябание их прозябание и тотальную лень, отрицание всего нового и не желание что-либо делать, кроме прогулок с их туповатыми друзьями.
Я хочу, чтобы у них жизнь сложилась хорошо, а для этого, по моему мнению, надо уметь анализировать и знать определённые базовые вещи, касающиеся наук. Но они меня не слушают совершенно и продолжают играть в приставку.
Однажды я учил с одним из братьев историю. Мама попросила меня с ним позаниматься. Я долго объяснял ему процессы, личностей, мы учили даты, и в конце урока брат более-менее все знал. Но через два дня, когда я снова сел с ним за историю, он не помнил абсолютно ничего.
То же самое было с немецким, который мои братья учат в школе. Я пытался заниматься с ними, специально заранее сам прошел нужные темы (так как я немецкий никогда системно не учил). А братья в итоге не смогли даже повторить за мной правильное произношение. И забыли всю лексику на следующее утро, разумеется, потому что не выучили ее.
Про увлечения я вообще не говорю. Конечно, они ничем не увлекаются. Дай Бог они вообще когда-нибудь читали стихотворения Пушкина.
Я всегда привожу себя к мысли, что у всех взросление разное. Морально вырастут – поймут все, что я им сейчас говорю. Но я все равно не могу перестать жутко переживать из-за них.
Я пытаюсь помочь маме устроить их в школу, которая лучше, чем их нынешняя, найти репетиторов или записать их на курсы. И каждый раз, когда происходит ситуация, где мама отчитывает братьев за что-то, я прихожу и поддерживаю точку зрения мамы.
В эти моменты у меня такое чувство, будто сказать нравоучительную повесть братьев – мой долг. И братья меня ненавидят за это.
Я могу себе представить их мысли и реакцию. Это ужасно с моей стороны. Но не ужасно ли с их стороны так халатно обращаться со своей жизнь? Не ужасно ли их желание быть тупыми парнями со двора? Не ужасно ли их стремление жить в мире, где они вообще ничего не понимают? И опять я прихожу к мысли: «Сейчас не понимают, а потом, может быть, поймут».
Так вот, про дождь. Про тот день, когда я шел под ужасным ливнем из кафе. Я тогда понял кое-что. Что я такой идиот. В отношениях с моей подругой. С родителями, которых я не понимаю. Да и вообще в жизни. Надеюсь, так будет не вечно.
Глава 4. История Кати.
Удивительный этап взросления – начать думать. У кого-то это происходит гораздо раньше, чем произошло у меня. Я осознала, что совсем не думаю и не размышляю, в 16 лет, когда поступила в новую школу и начала общаться с ребятами, которые казались мне гениями.
Мне кажется, до этого я просто не умела думать. Всю свою жизнь я жила в основном эмоциями, желаниями, внезапными порывами и чувствами. Я постоянно поддавалась им. Услышать это со стороны, наверно, странно: еще подумаешь, эдакая Наташа Ростова. Но на самом деле, это страшно. Легко сказать так тем, кого с детства учили думать. Меня не учили. Это ни капельки не смешно. Только представь – ты живешь, почти не думая о проблемах, не пытаясь решить что-либо с помощью логики. Ориентируешься только на эмоции и на машинальные инстинкты. Признайся, это даже представить трудно.
В 16 лет я узнала о существовании слова «думать» и о способе его применения. Сейчас, вспоминая маленькую себя, мне трудно представить, как я жила без разума. Еще несколько лет назад я могла биться в истерике, даже не осознавая, почему в ней бьюсь. Или могла злиться, не пытаясь обдумать причину и оправданность своей злости. Я следовала за мнением своих родителей, учителей, знакомых. Я старалась угодить всем, в том числе моим желаниям. Учительница сказала, что нужно соблюдать правила – и я соблюдала. Мама сказала, что это правило глупое – и я теперь соблюдаю это правило с чувством, что я делаю что-то совершенно неправильное.
Попав в нужную обстановку и осознав, что я совсем не думаю и поэтому не могу нормально что-либо проанализировать, я стала заставлять себя как можно больше размышлять. Проговорить внутри себя цепочку предполагаемых действий. Это работало так: появляется проблема в жизни – ее надо хорошенько обмусолить в мозгу. В книжках герои часто так делают: «Иван Иваныч стоял у окна, покручивая ус, долго думал и наконец придумал». Я читала очень много таких книжек в своем детстве и подростковом возрасте, но поняла, что именно значит это пресловутое «думать» – только в 16 лет.
Всю свою жизнь мне трудно было проанализировать какую-то проблему. И в десятом классе на меня снизошло озарение: надо что-то менять.