– Так точно.
– Ну вот, видишь… В лагере тебя сразу на ножички поднимут. Будешь пока при мне, нам люди, которые высотки брать умеют, пригодятся. Послужишь, а там посмотрим, может, и амнистию выслужишь, наш народ зла не помнит, умеет прощать тех, кто верой и правдой…
Не попасть так просто в «малину». Это как высший свет для простолюдина, туда без протекции не сунешься – своя иерархия, свои авторитеты, правила, этикет…
– Теперь я один пойду, маляву от Серого понесу, – сказал Крюк.
Маляву эту Серый в сортире с панорамой на унитазы писаˊл, куда его «по самое не могу» макнуть грозились и сверху окропить. Зубами скрипел, но писал.
– Передам письмецо, посмотрю, что да как. Всем шалманом в гости соваться нельзя, вначале надо мосты навести. – Крюк посмотрел на Петра Семёновича. – Не боись, не сбегу. Хотел бы, раньше сорвался, тюкнул бы тебя по темечку – и ноги в руки. Темечко-то у тебя слабенькое, как у всех, любым камешком проломить можно или гвоздиком пробить.
Поморщился Пётр Семёнович от таких слов.
– Встречаемся здесь же через пять часов и после через каждый час. Если повяжут меня или хвост за мной увяжется, то я правую руку в кармане держать буду.
– В каком?
– В любом, или просто кулак сожму: не видите пальчики, значит, табак дело – тикайте со всех ног обратно в шарашку. А пока, чтобы не отсвечивать, в продмаг смотайтесь за гостинцами, негоже нам с пустыми руками к уважаемым людям являться. Да не жмитесь, чего подороже берите, чтобы пыль в глаза пустить.
На том и разошлись. А через пять часов…
– Нормально всё, примут нас. Вот адресок. На месте вести себя тихо, поперёд меня не высовываться, лишнего не болтать. Повадки блатных и разговор их вы знаете, в лагерях наблюдали, но не переигрывайте. Тебе, Пётр Семёнович, на стрёме стоять, и если что, то знак подать.
– Как?
– Громко. Проще всего драку со случайным прохожим затеять, чтобы вопли свои оправдать. Мы услышим. Ну что… пошли?..
Малина – это ягодка, которая на вид красная, да на вкус сладкая, а «малина» – избушка на курьих ножках у чёрта на рогах, с глухим забором под два метра и какой-то древней старушкой перед калиткой на лавочке, сильно похожей на сказочную Бабу-Ягу. Но это только случайный ротозей в старушке дремлющую пенсионерку признает, а любой опер сразу смекнёт, что сия дама на шухер посажена и с утра до ночи, да и ночью тоже глазками во все стороны стрижёт, легавых высматривая, и чуть что – тревожный сигнал отобьёт, а может, и волыну из кармана потянет и начнёт палить во что ни попадя. Может, и не подстрелит никого, но шум до небес поднимет. Такие случаются старушки на «малинах», про которых никогда не подумаешь…
– Вы чего это, вы куда это? – смотрит старушка подслеповатыми глазками, губы жуёт.
– В гости мы.
– К кому? Нету тут никого, одна-одинёшенька я на белом свете осталась, круглой сиротой, детишек всех и мужа маво на войне поубивало, а тятька с мамкой еще прежде померли, некому мне таперича стакан воды поднести… – запричитала-заголосила бабка. А сама ногой шнурок потянула, и в доме, наверняка, колокольчик звякнул или консервные банки, на гвозде подвешенные, громыхнули.
– Не пыли, старуха! – рявкнул ей в самое ухо Крюк. – Ждут нас. Рваный ждёт.
За воротами стукнуло что-то два раза.