— Я — второй, — скромно произнес я.
— А кто первый? — спросил он.
— Не знаю, — ответил я. — Поэтому до сих пор живой.
Эта фраза рассмешила их, хотя и не одномоментно. Я привык, что меня понимают и оценивают по достоинству не все и не сразу, не зависимо от эпохи.
— И еще говорят, тебя тяжело ранил латинянин, — заметил монгольский полководец.
Однако, разведка у них работает хорошо.
— Он был не один. Они сбили меня с ног, бросив сзади камень в голову, после чего и ранили в живот и посчитали, что убили, — на ходу придумал я.
— Что ты скажешь о латинянах, как о воинах? — поинтересовался Субэдэй.
— Один латинянин сильнее одного монгола, но десять монголов равны десяти латинянам, сотня будет сильнее сотни, а тумен победит три тумена латинян. Они хорошие индивидуальные бойцы, но своевольны, особенно знатные, каждый воюет сам по себе, не подчиняясь приказам. Не признают обходные маневры, обычно бьют по прямой. Их легко заманить в западню, — рассказал я.
Видимо, мой ответ совпал с той информацией, которую они имели, потому что Джэбэ покивал головой, а потом сказал:
— Любого можно заманить в западню.
Под любым, как догадываюсь, подразумевал меня. Поэтому я сказал:
— Особенно, если этот любой хочет попасть в нее.
— Ты хотел попасть в западню? — не поверил Джэбэ.
— Скажем так, я предполагал, что в ней окажусь и что выберусь из нее без больших потерь, — произнес я.
Моя самоуверенность не задела их.
— Значит, ты не хочешь сдаваться, — скорее резюмировал, чем спросил Субэдэй.
— Ни разу не сдавался и не собираюсь учиться этому, — сказал я. — Но и в войне с вами тоже не вижу смысла. Вам не нужны мои леса, мне — ваши степи. Половцы и мне враги, сам их постоянно бью. Они теперь далеко, не догонишь. Сюда меня привел старший князь. Если он остался жив, больше воевать с вами не захочет. Так что нам лучше стать союзниками.
— Ты убил много наших людей, — сказал Джэбэ.
— За удаль в бою не судят. Кто-то ранил самого Тэмуджина, а теперь командует у него туменом, — парировал я, вспомнив рассказанное о нем захваченным в плен киргизом.