Изменение… Я уже устал вести счет тем изменениям, что внес. Понятия не имею, как я это делал. Должно быть, Белая Карта наконец поимела совесть. Ага, спереди и сзади. Надо думать, с меня пример взяла. Херову ублюдку — херовое могущество. Amen. Надо будет вырезать это у себя на лбу.

Я не знаю, в какой именно момент этот сумасшедший бег сквозь зеркала и двери из средства стал самоцелью. Очень плохо помню те места и пространства, которые успел миновать до того, как понял, что все делаю не так. Помню только, что в самом начале преодолел какую-то здоровенную расщелину одним прыжком. Ну прямо олень легконогий. О да, олень. Самое точное сравнение. Трусливая дичь, весь смысл существования которой — вечный бег и страх попасться. Вон какие рога отрастил ветвистые. Н-недоумок…

Что говорит дичи, что охотник близко? Запах? Нет. Слух. Я тоже слышу. Не звук шагов и не скрип тетивы — музыку. Теперь она всегда со мной — полузабытая песня без слов, которую я когда-то любил. Она звучит неумолчно в моих ушах, делаясь слышнее, когда… О, злая насмешка судьбы! Так мог бы петь лунный луч на морской волне — тихий и мягкий девичий голос, напевающий гимн скрытой кольцами камня и тумана планеты судьбы. Он перестанет петь, когда меня перестанут искать. Я жду этого дня и знаю — о, знаю! — что он никогда не наступит.

Изменение… Я почти ничего не ел и совсем не спал. Два или три раза мне удалось слегка подкрепиться ягодами и водой в безлюдных мирах, через которые нес меня бег. Я уже начал тогда вносить коррективы и знал, что меня ждет, но все же не смог сдержать мучительного стона, когда зеленоватая муть стоячего озерца отразила то, во что я превратился. Стон тут же заглох, я зажал себе рот обеими руками — нельзя, нельзя привлекать внимания! И снова бег.

Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, и страшный Ча не поймает тебя. Откуда? Да хрен его знает, откуда.

Если хочешь, чтобы твой след потерялся — измени форму стопы. Удлини ногу. Смени осанку. И так далее, и так далее… Я решил стать кем-то другим. Кем-то, от кого та, чье имя я уже не вправе произносить, отпрянет с отвращением, не признав в этом существе меня.

И я стал. И продолжаю становиться до сих пор.

Изменение.

Я вновь оглядел свое тело. Ростом стал повыше и в талии поуже, зато сильно раздался в плечах — впрочем, это скорее плечи будто отделились от туловища, вынесенные в стороны на крепких горизонтальных костях. Мою одежду разорвали острые грани хрустального леса, и я был наг; впрочем, нагота — привилегия человека. Существо же, чья плоть представляет собой мешанину из жил, мускулов и мерзкого вида черной чешуи, человеком быть явно не может. Ведь правда?

Бежать удобнее с твердой подошвой — я заменил ступни на копыта.

Цепляться и подтягиваться с человеческой ладонью непросто — я добавил пальцев на руки.

Она помнит мое лицо — я срезал себе лицо. Вместо него отныне — гладкая костяная маска с прорезями для глаз.

И только рога возникли сами собой. Ветвистые алые рога.

Впрочем, оно и к лучшему. Ее Отец рогов не носил.

Чувствительная жилка где-то глубоко внутри глухо дрогнула. «На-ла, ла-ла-ла-на-на, на-ла-ла-на-на, на-на-а-а-а-а…» — ворвалась в эфир песня смерти, и я рывком поднялся. Ты снова поблизости. Значит, надо бежать.

Не найди меня, пожалуйста. Никогда.

Изменение. Еще и еще одно.

— Ну-ну-ну, зачем же кидаться в крайности? Вот уж никак не ожидал от вас подобной прыти.

Что? Ох, нет. Кто…

Он стоял на большом плоском камне, скрестив руки на груди, и его чертов черный смокинг блестел в лучах тусклого красного солнца, как антрацит. В алых глазах играла неизменная нечестивая насмешка.