Составление столь трудоёмкого комментария – работы по очистке великой Книги от наслоений – можно было бы уподобить вдохновенному труду по реставрации какой-нибудь безнадёжно испорченной и никому не известной древней фрески. Каторжный труд по составлению подобного комментария волшебным образом оборачивается вдохновенным творчеством, несущим радость в самом себе, и результатом явится освобождённый от вековой грязи великий шедевр. Меня очень мало беспокоит, окажутся ли кому-либо нужны результаты данных моих изысканий, – всего вероятнее, они так и сгинут никем не прочитанными в мусорном ящике, этой последней обители творений графоманов, – меня это, повторяю, волнует очень мало. Я занимаюсь трудом, доставляющим мне высочайшую радость, и этого довольно. «… И ключ поручен только мне…»
(Конец отступления)
(Необязательное отступление)
Мы пока что рассмотрели наиболее бесспорные чужеродные редакторские вставки и даже попытались сгруппировать их по принадлежности к лицам, названными нами Первым и Вторым редактором. Это оказалось не так уж сложно – хотя, безусловно, вероятность ошибок в наших изысканиях, даже относительно самых бесспорных вставок, должна признаваться нами как существенная. (А кто скажите через 2400 лет может подтвердить, сколько редакторов было на самом деле? Два? Больше? Нисколько?!). Учёные-физики, которые честны с собой и с научными принципами, никогда не допускают 100%-й верности теории или гипотезы: хорошим научным тоном, который всегда в результате оправдывается и окупается, является обязательное признание некоторой доли возможной присутствующей ошибки. Доля же неточности и (или) ошибки в такой весьма далёкой от точных наук области, как филология, да ещё – библеистика, да еще в штудиях на эти темы дилетанта-непрофессионала, обязана составлять изрядную часть от тех самых 100%.
Главный бич подобных изысканий, производимых даже профессионалами – субъективизм; что уж тогда сказать о взявшемся за это труднейшее дело дилетанте, насквозь пропитанном разного рода предвзятостями?
(Конец отступления)
Это отступление от основной темы на самом деле является вводным к очередному этапу анализа сомнительных стихов Книги. Задача эта оказывается намного сложнее, чем мы занимались до сих пор: в Книге существует несколько стихов, которые очень трудно однозначно отнести или к Автору, или к редактору. Попытаемся эту задачу всё же решить – в меру наличной логики, здравого смысла и имеющегося запаса непредвзятости. Результат, однако, в любом случае будет сомнительным и оспариваемым.
Яркий пример – строка в III главе, ст. III.14ч:
III.14ч И сделал [так] Бог, чтобы его боялись!
В предыдущих и последующих стихах Автор рассуждает о вечном, вселенском и неуязвимом круговороте, устроенном во Вселенной стараниями Бога. Фраза «И сделал [так] Бог, чтобы его боялись!» может означать не буквальный «страх иудейский», а некое благоговейное, почтительное и несколько опасливое отношение, которое, по мнению Автора, человек должен испытывать к запущенному Богом гигантскому и вечному, неподвластному переменам, маятнику Вселенной. С той же вероятностью это может быть редакторская вставка: вся III глава – это «Глава о Боге»; здесь Автор сообщает всё, что имеет сказать на темы Бога, Божественного Замысла, отношения Бога и людей, Бога и мира и т.п. Это единственная целиком посвящённая Богу глава у Автора не имеет никакой чёткой ортодоксальной сердцевины, никакого недвусмысленного вывода о богобоязни – напротив, содержание её довольно расплывчато, а к её концу, даже уже во второй части, повествование приобретает всё большую остроту, постепенно "соскальзывая" в откровенную ересь, чуть ли не в прямое богохульство (ст. III.16, III.18, III.21 и далее IV.1). Редактор, возможно, решил твёрдо и недвусмысленно усилить ортодоксальную направленность размышлений Автора о Боге, не найдя этого у него самого (если только его прямой задачей не было нейтрализовать появляющиеся в конце главы уже откровенные богохульства). Он, не найдя другого подходящего момента, и «влепил» свою вставку между 14-м и 15-м стихом, кстати говоря, почти разорвав их логическую связь. Вот так выглядит текст целиком:
III.14 Постиг я: все, что Бог сотворит –
Это будет вовеки:
К этому ничего не прибавить, и от этого ничего не отнять;
[// И сделал [так] Бог, чтобы его боялись! //] (?)
III.15 Что было – есть и сейчас, и чему быть – уже было,
И Бог отыщет затерявшееся.
Заметно, что у Автора от 14-го к 15-му стиху идет развитие его излюбленной идеи о вечности и повторяемости всего сущего; при этом 15-й стих является как бы плавным дальнейшим продолжением 14-го. Реплика «И сделал [так] Бог, чтобы его боялись!» смотрится всё-таки чужеродно и явно прерывает логическую связь между 14-м и 15-м стихом.
Решить, каким из редакторов (если это был он) вписана эта реплика, практически невозможно; категоричность её как будто указывает на Второго. Кроме того, здесь, в подлиннике, вместо «чтобы его боялись» стоит оборот, буквально: «шейир’у́ милфана́в» (дословно: «чтобы боязненны [были] пред Ним»). Такой же оборот мы находим у Второго редактора во вставке VIII.12-13 («Будет благо боящимся Бога, которые богобоязненны перед Ним» – «аше́р йир’у́ милфана́в»). Всё же такое совпадение оборотов мало о чём нам говорит: эти древнееврейские выражения, конечно, не были редкостными или характерными, персональными, равно как и не были вполне обычными и употреблявшимися в просторечной лексике. Будет точнее сказать, что обороты с «милфана́в» – «пред Ним» (или «лифнэ́ Элохи́м» – «пред Богом», II.26) – были скорее более литературными и редкими, чем обычные «цади́к», «раша́», «хотэ́», «йарэ́ Элохи́м» (праведник, злодей, грешник, боящийся Бога), но в то же время свободно употреблялись в среде религиозной и просто образованной публики и могли вполне независимо попасть в Книгу Кох̃е́лет в составе разных вставок.
Еще одна в высшей степени сомнительная реплика – то ли вставка, то ли авторская фраза – третья строка в ст. VII.25. Приведём стих целиком:
VII.25 Старался я и сердце своё