Когда заказы на ювелирные вещи Cartier London с полудрагоценными камнями хлынули из Англии и из-за границы, дизайнерской команде Жака пришлось заняться также переделкой украшений. Клиенты не могли позволить себе покупку новых драгоценностей во время депрессии, но были готовы модернизировать старомодные ожерелья и диадемы. В 1932 году леди Грэнард, дочь американского финансиста Огдена Миллса и жена графа Грэнарда, заказала невероятное ожерелье, включающее более двух тысяч бриллиантов и огромный прямоугольный изумруд 143,13 карата. Все камни были ее собственными. Леди Грэнард, вышедшая в 1909 году замуж за английского аристократа в возрасте двадцати шести лет, имела две страсти: скачки и драгоценности. Когда она появилась в парламенте вскоре после своей свадьбы, ее драгоценности, как говорили, вызвали жгучую зависть жен пэров в палате лордов. Газета The Washington Post даже отметила, что «после королевы, одетой в коронные драгоценности, ни одна женщина в зале не имела столько великолепных драгоценных камней, как новая американская графиня, и если бы королева не надела бриллианты Куллинана, американская графиня затмила бы Ее Величество». К 1930-м годам она уже стала желанным клиентом Cartier London; среди прочего леди заказывала кокошники – большие тиары в русском стиле.

На фоне неспокойной экономики проблема Жака заключалась не столько в недостатке спроса, сколько в неспособности финансировать предложение. Прежняя структура компании – с контрольным пакетом акций Cartier London, принадлежащим Луи и Пьеру, – означала, что средства для крупных закупок драгоценных камней были практически всегда. С тех пор как финансовый контроль перешел к Жаку, доступного ему капитала стало гораздо меньше. Осложняло ситуацию и введение налога на импорт драгоценных камней между Францией и Англией, что привело к значительному сокращению количества камней, которыми могли обмениваться Cartier Paris и Cartier London.

Чувствуя, что не может больше полагаться на братьев, Жак искал другие способы получения капитала и в конечном счете объединил усилия с банком Kleinwort & Sons. Договорились, что банк будет финансировать покупки Cartier London в обмен на 50-процентную долю прибыли. Это была большая часть прибыли, но Жак надеялся, что сделка даст ему возможность выбрать лучшие драгоценные камни. В 20-е годы Жак отошел от братьев; теперь, имея финансовый и творческий контроль над компанией, он гордился тем, что делает еще один шаг вперед. Но независимость братьев друг от друга приводила к другим проблемам.

В декабре 1930 года Cartier London продал жемчужное ожерелье за 55 000 фунтов стерлингов (около $ 4,4 миллиона сегодня) клиенту, известному как M. F. Cartier S. A. в Париже поставляла жемчуг компании в Лондоне – при условии, что прибыль будет поровну поделена между филиалами. В соответствии с условиями договора бóльшая часть оплаты должна была быть отсрочена, а остаток выплачен в течение трех лет в фунтах стерлингов. Чтобы определить, каков долг Парижу, использовали фиксированный курс: 124 франка к фунту. Проблема возникла потому, что отказ британского правительства от золотого стандарта в сентябре 1931 года привел к снижению стоимости фунта стерлингов по отношению к другим валютам.

Внезапно сделка с жемчугом перестала быть выгодной для Луи: парижская фирма получает гораздо меньше фунтов, чем ожидалось. Луи винил младшего брата в том, что тот воспользовался ситуацией. На самом деле, никто не может предвидеть крах валюты, но Луи никогда не позволял фактам брать верх над эмоциями. Вопрос заключался в том, кто возьмет на себя компенсацию непредвиденных потерь. Жак пытался убедить старшего брата, что у Cartier London нет средств, чтобы нести это бремя. «Я никогда не погублю собственного брата!» – ответил Луи, взбешенный этим намеком.

Получив консультацию от своего финансового контролера, что Cartier S.A. выдержит удар, а Cartier Ltd. – нет, Луи согласился, что его парижское отделение возьмет проблему на себя, но негодование было велико. В приступе гнева он запретил Жаку появляться в Cartier Paris и вывел его из правления Cartier S.A. Сотрудник Жорж Мартен попытался выступить посредником, но не смог пробиться сквозь гнев Луи: «Худшим аспектом является санкция, принятая LC [Louis] в отношении JC [Jacques] – JC запрещено входить в помещения S.A. по адресу 4 или 13 Рю де ла Пэ. Прекращение всех отношений между двумя компаниями, никаких товаров из S.A., которые должны быть отправлены, заказаны или отремонтированы. Нужно вести только текущие дела, никаких новых не будет».

Жак не пытался урезонить Луи, зная по опыту, что это бессмысленно. Пьер тоже предпочел не вмешиваться в спор, ожидая, пока утихнет ярость старшего брата. В глубине души они понимали, что Луи никогда не предаст семью. А для внешнего мира их связь должна быть нерушимой. В конце концов гнев утих. Несколько месяцев спустя у 56-летнего Луи случился первый сердечный приступ; перед лицом смерти спор прекратился сам собой.

Через год отношения между братьями были восстановлены, и Жак снова стал желанным гостем в парижском Доме. Для Пьера это было облегчением: он устал мирить братьев, тем более что ему самому было нелегко. Экономическая ситуация в Америке все еще была более сложной, чем в Англии или Франции, и он много работал, пытаясь удержать бизнес на плаву. Когда в 1931 году Эльма приехала в Майами, чтобы встретиться с братьями и сестрами, он остался в Нью-Йорке. Ибо считал, что в трудные времена глава Дома должен первым входить в офис и последним выходить из него.

Следующим летом он тоже не смог взять отпуск. Вместо этого они планировали, что в 1932 году Эльма поедет с 21-летней Марион в Лондон и Париж. Затем жена вернется, а Марион останется во Франции до осени со своей подругой Рейн, дочерью посла – знаменитого писателя Поля Клоделя. Марион, страстная наездница и многообещающая художница, с нетерпением ждала возможности провести время в загородном доме Клоделей в Бранге, где она смогла бы вдоволь заниматься живописью. Поездка была продумана до мельчайших деталей. Однако Пьер и Эльма не могли предугадать, что этот отпуск изменит жизнь их дочери.

Проведя несколько недель в живописных окрестностях замка Бранг на востоке Франции, близ Гренобля, Марион влюбилась. К несчастью, жизнерадостный старший брат Рейн, Пьер Клодель, не испытывал ответных чувств. «Кстати, о Пьере – ничего нового! – писала девушка тем летом. – Он всегда очарователен и относится ко мне как к любимому другу, но это все». Отказываясь думать об этом, она переключила внимание на другое. Живя в доме католиков Клоделей, Марион стала открывать для себя Бога. «Мир раскрывается, как цветок, лепесток за лепестком. Вселенная имеет новое и важное значение».

Хотя братья Картье были католиками, Марион последовала за матерью в Епископальную церковь. Во время долгих летних каникул, проведенных рядом с Полем Клоделем, ее убеждения изменились. «Он объясняет так ясно, и все кажется таким простым», – писала она домой, сообщая отцу, что этим летом она готовится принять католичество в местной церкви. А потом, несколько недель спустя: «Дорогой папа… вы не можете себе представить, как факт моего обращения изменил все!» Возможно, это пробудило любовь Пьера или то, что теперь девушка разделяла его веру. Словом, в сентябре 21-летний Пьер Клодель сделал Марион предложение.

К октябрю эта новость попала в газеты по обе стороны Атлантики. «Я видел Марион в газете, – написал Жак. – Мы так счастливы, что она помолвлена». Пьер был в восторге: сын посла был достойной парой для его «драгоценной принцессы», как окрестили ее газеты.

Марион Картье и ее жених Пьер Клодель перед свадьбой в Нью-Йорке. Апрель 1933 года

Свадьба была запланирована на следующую весну. Пьер Клодель жил в Париже, где готовился к чрезвычайно сложным французским дипломатическим экзаменам и надеялся стать послом, как отец. Он прибыл в Нью-Йорк за пару недель до знаменательного дня и был захвачен вихрем торжеств. Пьер и Эльма устроили официальный прием с французским и бельгийским послами, Уитни устроили большой обед в казино в Центральном парке, а тетя Марион, миссис Брайсон Делаван, устроила танцевальный ужин. У фотографов были и другие возможности для съемок, когда Клодель посещал свою невесту в ее нью-йоркском художественном классе: «Сын Клоделя выбрал драгоценность», – сообщала Daily News рядом с изображением Пьера, одобрительно смотрящего на работу Марион.

Внимания прессы было так много, что некоторые опасались за выносливость невесты: «Как эта занятая молодая леди, дочь Пьера Картье, ухитряется пережить столь беспокойные дни, предшествующие ее свадьбе с Пьером Клоделем, сыном уходящего на пенсию французского посла и мадам Клодель – совершенно непонятно». Но она выдержала. 9 апреля, в субботу в 11 утра, Марион под руку с отцом появилась у здания церкви Иоанна Крестителя на пересечении Лексингтон-авеню и Семьдесят шестой улицы – к восторгу прессы и толпы зевак. Был Великий пост – период, когда в католической церкви свадьбы запрещались. Однако на этот раз Папа дал особое разрешение, потому что отец жениха, Поль Клодель, собирался отплыть на работу в Бельгию. Марион, понимая, что на великопостной свадьбе следует проявлять подобающую сдержанность, оделась просто. Атласное платье цвета слоновой кости с V-образным вырезом дополнялось неброским жемчужным ожерельем. Она подарила каждой из восьми подружек невесты и близкой подруге простые бриллиантовые заколки на синие бархатные платья, но сама решила не надевать бриллиантов. Вместо этого были использованы живые цветы: вуаль ее была закреплена полукруглым венком из цветков апельсина.

Пятьсот гостей ожидали невесту внутри церкви, сотни других приветствовали снаружи. Прежде чем Пьер повел дочь по длинному проходу, он приказал полицейским впустить всех желающих, чтобы заполнить церковь. «Моряк с американского судна «Пенсильвания», пожилая женщина, торгующая жвачкой, водитель грузовика в рваных штанах, толстовке и кожаной куртке, дюжина домохозяек в фартуках с младенцами на руках и детьми, цепляющимися за юбки, были среди этой толпы. И так как двери католической церкви никогда не закрываются, набожные прохожие заглядывали в храм и задерживались, чтобы увидеть самую блестящую свадьбу весны».

Среди приглашенных были Рокфеллеры, Уитни, Вандербильты и Дьюки; так много важных персон из Вашингтона, что пресса была просто ошеломлена. The New York Times, Herald Tribune и New York American были полны подробностей об известных политических деятелях, участвовавших в «выдающемся великопостном событии». «Клодель женился на Картье, и это было шикарно!» – объявила Sunday Mirror, описывая церковь, заполненную веселой разношерстной паствой. Там были «вдовы в жемчужных колье-ошейниках», французские военные атташе в «темно-синих пальто и жизнерадостных алых брюках», «дипломатические секретари в шелковых шляпах и длинных живописных накидках» и американские генералы в «хаки, лентах и изобилии орденов».

После службы сияющие Марион и Пьер прошли по проходу, задержавшись у выхода из церкви, чтобы дать фотографам возможность сделать снимки для воскресных газет. Гостей проводили в Waldorf Astoria, где их ждал свадебный завтрак на террасе крыши. Лилось дорогое шампанское, подавали еду, был разрезан большой свадебный торт и произнесены тосты. Молодожены начали танцевать, за ними быстро последовали «все, кому не терпелось пуститься в пляс», не в силах устоять перед венгерским цыганским оркестром. Наконец, Марион и Пьер покинули гостей, чтобы переодеться. Они планировали провести медовый месяц в Южной Африке, прежде чем начать совместную жизнь в Париже. Океанский лайнер «Граф де Савойя» отправлялся в тот же вечер.