Когда Марион с мужем начали совместную жизнь в Париже, другая пара Картье, похоже, находилась на грани разрыва. Постоянный стресс Луи из-за экономических последствий депрессии отражался на их с Жаки супружеской жизни. В начале 1934 года произошел взрыв: он обвинил Жаки в неверности. Ее любовником, как он полагал, был Альфонсо XIII, бывший король Испании, отрекшийся от престола несколькими годами ранее. Он был известен своим роскошным образом жизни, многочисленными любовницами и несколькими незаконнорожденными детьми. Когда Луи обнаружил телеграмму от него в будуаре жены, то заподозрил неладное и обыскал ее вещи. Обнаружив «обильную переписку с одним и тем же иностранцем», как он писал Жаку, он впал в ярость и потребовал развода.

Жаки настаивала, что они встречались только «в рамках строгих правил светской жизни». Луи отказался выслушать ее, и она уехала в Будапешт. «Она живет в санатории в Свабхеги», – сообщала венгерская пресса в апреле, отмечая, что дама редко показывалась на публике. «Иногда она просит шофера отвезти ее в город на своей машине, чтобы навестить нескольких друзей. Оставшееся время она живет в уединении и ждет окончания процесса развода».

Сюзанн, сестра Луи, убедила его дать Жаки еще один шанс. Она сама страдала от несчастливого брака. Ее муж Жак Ворт открыто встречался с другой женщиной, но она осталась с ним – ради четверых детей и католической веры. «Бог, может быть, и не благословил меня совершенным мужем, – писала она братьям, – но одарил тремя замечательными братьями». Однако Луи очень отличался от своей сестры. Несмотря на то что сам он не был святым, мысль о том, что жена могла встречаться с видным членом общества, казалась крайне унизительной. Он отказался отступать. Луи «настаивает на разводе», телеграфировал Жак Пьеру. «Просит меня не вмешиваться, так как чувствует уверенность, что жена примет условия, если не получит поддержки. Анна-Мари, ПанПан [Туссен], Деде пытались изменить его мнение».

Даже мольбы Жанны Туссен, которая полюбила графиню и недавно сама влюбилась во французского барона, не смогли его переубедить. Семья старалась держать новость в секрете, но вскоре поползли слухи. К лету 1934 года в прессе уже вовсю кипела работа. «Двенадцать лет назад гордая графиня Алмаши вышла замуж за «короля драгоценностей». В Будапеште никто не удивится, если она снова выйдет замуж за царственную персону. Но на этот раз – за настоящего короля, хотя и бывшего, обладателя голубой крови».

Однако к осени 1934 года Луи, к удивлению братьев и сестер, передумал и решил воссоединиться с Жаки. Их девятилетний сын Клод был ужасно расстроен разлукой родителей, отчасти его мольбы убедили отца вернуться домой. «Я только что узнала о возвращении Луи к жене, – писала Сюзанн в октябре 1934 года. – В августе мне показалось, что Луи так решительно настроен на развод, что я этого не ожидала, но, несомненно, это произошло благодаря вмешательству сына. Чего только не сделаешь ради детей! Я надеюсь, что он будет вознагражден за свою снисходительность». Луи, верный обещанию, которое он дал Клоду, воссоединенился с Жаки. У него было достаточно проблем на работе, хотелось сохранить стабильность в семейной жизни. Положение во Франции становилось все хуже. Он был нужен Рю де ла Пэ.

Облегчение Франции от того, что она избежала последствий депрессии, было недолгим. В 1932 году европейская торговля резко сократилась, оставив банки и валюты на грани краха. «Ежемесячные цифры за апрель – июнь катастрофические, – сообщал в 1932 году директор Луи Коллен. – Рю де ла Пэ теряет свой престиж. Если не будет улучшений, большинство ювелиров и швейных ателье закроются». Дело осложнялось конкуренцией со стороны универмагов, которые привлекли традиционных клиентов Cartier более низкими ценами: «Le Printemps и Galeries Lafayette открыли ювелирные отделы, которые хорошо работают. Они продают бриллиантовые кольца за 100 франков. Каждый Дом теряет по 20 франков на кольце, но делает себе рекламу».

Парламентская нестабильность во Франции стала нормой, с мая 1932 по январь 1934 года правительство менялось пять раз. В итоге начался бунт, приведший к падению правительства. Поскольку приход популистского руководства выглядел все более вероятным, Луи опасался за будущее страны. В 1935 году он расчистил свою парижскую квартиру. В ужасе от того, что вещи могут быть конфискованы, перевез их в Будапешт, где жила Жаки, и они решили останавливаться в отеле, когда приезжали в Париж.

Кризис захлестнул и ювелирный рынок. Неуклонный рост количества доступного культивированного жемчуга поставил рынок под удар: цены на природный жемчуг упали на 85 процентов. Cartier, который все еще получал от него львиную долю дохода, присоединился к своему конкуренту Rosenthal в борьбе за справедливую классификацию культивированного жемчуга. Они хотели, чтобы изобретатель культивации жемчуга японский бизнесмен Кокити Микимото маркировал свой жемчуг как культивированный, отличая настоящий жемчуг (как они утверждали) от подделки. Микимото настаивал, что его жемчуг, полученный путем «посева» в тело устрицы небольшого кусочка перламутра, был не менее настоящим. К несчастью для Cartier, многие клиенты ему верили. (Позже Микимото станет называть свой жемчуг культивированным, но торговле натуральным жемчугом уже был нанесен огромный ущерб.)

Ювелирный рынок 1930-х годов был наводнен культивированным жемчугом; большинство покупателей ювелирных изделий, не способных отличить его от натурального, были равнодушны к его происхождению. И только десятилетия спустя природный жемчуг снова стал цениться. Братья Картье отказались работать с культивированным жемчугом, несмотря на его доступность в разгар депрессии. Да, жемчужины могли быть крупными и совершенной формы, но не являлись естественным даром природы. Для Картье несовершенства, цветовые вариации и редкость натурального жемчуга оставались главной ценностью.

Вне стабильного экономического фона Cartier Paris вынужден был стать более креативным. Луи не считал, что предложенная Пьером методика продаж дешевого товара за 5 долларов будет хорошо работать на Рю де ла Пэ, но верил, что «мы должны поставить перед собой задачу создания ассортимента, который отвечает настроению публики, и производить изделия, которые имеют полезную функцию, но при этом оформлены в стиле Cartier». Очевидно, чрезвычайно дорогие «таинственные» часы, на изготовление которых уходили многие месяцы, были менее уместны на рынке, но переходить на примитивные изделия или карманные ножи совсем не хотелось.

За два года до краха Уолл-стрит Луи предсказал, что в ювелирной моде будут доминировать «жемчуг, изумруды, очень крупные рубины, сапфиры и бриллианты». Теперь пришлось сменить тактику: как и Жак, он стал использовать полудрагоценные камни. Среди почитателей таких творений Cartier Paris была знаменитый дизайнер интерьеров Элси де Вулф.

В 1935 году, выбрав геометрическую тиару с аквамаринами и бриллиантами, она решила произвести максимально шокирующий эффект, покрасив свои седые волосы в бледно-голубой цвет, чтобы соответствовать цвету тиары.

Начав когда-то работать с платиной, Луи стремился изучить новые варианты металлов для закрепки. Поручил техническому отделу разработать сплавы, которые были бы легче и более интересны по цене, чем традиционные металлы, используемые для крепления камней. Когда розовое золото потеряло благородную привлекательность, он сосредоточился на традиционном желтом, или l’or Cartier, как его называли. Экспериментируя с добавлением кобальта, хрома и бериллия, в 1934 году Cartier запатентовали два новых сплава. По иронии судьбы, как махараджи в свое время настаивали на том, чтобы их украшения были переделаны с использованием платины, дабы соответствовать европейской моде, так теперь европейские клиенты переключились на золото.

Инновации не ограничивались материалами. В 1930-е годы фирма Cartier подала множество заявок на изобретения. Это были патенты на броши-«прищепки» (после того, как Луи наблюдал за работой вешающей белье прачки), а также на такие техники, как serti mystérieux (невидимая закрепка): мастер вставлял калиброванные камни в мозаичный узор, закрепляя камни снизу паралельными металлическими рельсами. Луи рассматривал новые предложения дизайн-студии вместе с доверенным комитетом, куда входили Эдмон Форэ, Шарль Жако, Жерар Дезуш и начиная с 1935 года Жанна Туссен.

Рекламная картинка в Vogue 1934 года – «таинственная» закрепка Cartier, демонстрируемая в качестве украшения для волос

В 1933 году Туссен была переведена в отдел, ориентированный на высокие ювелирные изделия. В то время Луи отсутствовал в офисе больше, чем обычно, и беспокоился, что творческая деятельность Cartier пострадает. Хотя было несколько старших сотрудников, которые пользовались авторитетом, но когда доходило до окончательного выбора, Луи чувствовал, что им не хватает воображения, чтобы подтолкнуть дизайнеров в сторону креативных решений. В 1933 году, получив по почте несколько невеселых писем от Рене Ревийона, Луи ответил предложением: «Как ни был я за изготовление украшений с горным хрусталем и бриллиантами, но хотел бы получить вещь высокого вкуса или что-нибудь принципиально новое». Решение использовать горный хрусталь наряду с бриллиантами в больших браслетах польской оперной певицы Ганы Вальской и голливудской звезды Глории Свенсон имело большой успех, но Луи был обеспокоен тем, что фирма почивает на лаврах. Он не хотел штамповать одни и те же вещи, какими бы популярными они ни были.

Желая «чего-то нового» и не имея возможности влиять на творческий процесс издалека, Луи объяснил Рене, что ему нужен человек на Рю де ла Пэ, который мог бы осуществлять художественное руководство. Таким человеком была Жанна Туссен – за ее «великий, всеми ценимый вкус». Зная ее близко в течение многих лет, он опасался, что ответственность может оказаться слишком большой: «Я боюсь этого нового груза для нее». Однако решил рискнуть и продвинуть ее: «Я готов выполнять вещи по ее эскизам, за ее подписью и под ее ответственность». Команда приняла слово Луи как закон, даже если не все согласились с ним (некоторые считали, что Туссен «очень авторитарна»). Шарль Жако, в частности, был расстроен этой новостью, опасаясь, что Жанна может использовать свое новое положение, чтобы отодвинуть на второй план его эскизы.

Но Жако пока не было нужды беспокоиться. Луи не был готов полностью отказаться от контроля. Когда племянница увидела его за обедом в конце 1935 года, то сообщила отцу: «Он в хорошем настроении и снова сказал мне, как сильно любит свою работу». Хотя Туссен и повысили в должности, директором оставался Луи; находясь в Париже, по-прежнему являлся движущей силой художественной продукции фирмы. «Я был приятно удивлен, увидев, как много босс работал над моделями в прошлом месяце, – писал Рене Ревийон весной 1935 года. – Мы будем хорошо подготовлены к началу сезона». Луи был не просто сосредоточен на новых творениях. Оба его брата открыли сезонные филиалы в Палм-Бич и Санкт-Морице, и он давно испытывал искушение сделать то же самое.