Книги
Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши
Полагая, что во французской экономике наметился небольшой подъем и надеясь на оживление бизнеса, Луи отправился в Канн, чтобы изучить возможность открытия шоурума на Ривьере. Здесь, в начале 1935 года, он получил несколько тревожных телеграмм из Индии. Тяжело заболел Жак.
Жак и Нелли вернулись в Индию в марте 1935 года. Жака срочно отвезли в больницу. «У мужа кровотечение по прибытии в отель Taj Mahal Бомбей, – телеграфировала Нелли братьям мужа 13 марта. – Хороший доктор и медсестры. Буду держать вас в курсе». Через неделю все выглядело уже не так серьезно. Лечение подействовало, «улучшение продолжается». Однако он не мог восстановиться настолько, чтобы продолжить путешествие. Ни на базары драгоценных камней, ни на лавку Швайгера, ни на дворец Наванагара времени не будет. И врачи, и Нелли настаивали, чтобы Жак полностью отказался от поездки и, как только поправится, сразу вернулся домой.
Через десять дней после приезда супругов в Индию Нелли с огромным облегчением написала семье, что Жак чувствует себя достаточно хорошо, чтобы вернуться домой, и к концу месяца они отправятся в плавание.
В начале апреля, когда супруги прибыли в Неаполитанский порт, Луи уже ждал их в своем комфортабельном автомобиле, чтобы отвезти в Париж. Позже, когда братья прощались в городе своего детства, Луи заставил Жака пообещать ему, что тот будет вести себя благоразумно. Работа менее важна, чем здоровье, настаивал он. Жак больше, чем обычно, помня о быстротечности жизни, дал Луи слово. Его послания из Милтон-Хита содержали философские мысли. В одном из писем пятнадцатилетнему сыну Жан-Жаку он прислал небольшую книгу духовных учений: «Ум – это мельница, книги, которые мы читаем, – это зерно, принесенное на мельницу, а наши мысли – это мука, выходящая из мельницы. Поэтому то, что ты читаешь, становится твоими мыслями, а твои мысли – это то, что ты есть… Эта книга сделает тебя лучше, сильнее и счастливее…».
Несмотря на то что жена уговаривала его остаться дома и отдохнуть несколько недель, Жак вскоре вернулся к работе. Он, конечно, был рад выздоровлению, но огорчен неоконченной поездкой в Индию, которая не привела к покупке новых драгоценных камней. Мода на Индию все больше распространялась в Европе, и драгоценности, которые он делал с 1920-х годов из резных сапфиров, рубинов и изумрудов, были более популярны, чем когда-либо.
Яркие драгоценности Cartier 1920–1930-х годов в индийском стиле не назывались «тутти-фрутти» до 1970-х гг. В то время Жак называл их своими «индусскими драгоценностями». Сделанные из резных драгоценных камней с Востока, они сочетали экзотику с современностью – и были постоянным хитом среди законодателей моды того времени. Как ни странно, эти изделия оставались более доступными, чем другие драгоценности Cartier, что делало их идеальными для годов депрессии.
«Индийские камни, – говорил Жак, – не так безупречны, как те, к которым мы привыкли». Но это был единственный случай, когда его меньше интересовала чистота, нежели цвет. Сосредоточившись на том, чтобы произвести впечатление, он готов был жертвовать чистотой и прозрачностью драгоценного камня.
После возвращения из индийских путешествий первым пунктом назначения Жака был Париж, где он встретился с Луи и поделился своими приобретениями. Увлеченные восточными культурами, братья коллекционировали иллюстрированные книги по Индии – о коврах, традиционной одежде и миниатюрах; в них черпали они вдохновение для мотивов, которые будут использовать в своих творениях. Но черно-белые книги не передавали ошеломляющего изобилия цвета, а именно это Жак хотел запечатлеть в украшениях: «Там все залито чудесным индийским солнечным светом, – объяснял он. – Человек не видит этого, только сознает, что здесь есть вспышка красного, а там зеленого или желтого. Похоже на картину импрессиониста. Все неопределенно, есть только яркое впечатление невообразимой роскоши и богатства».
Браслет «тутти-фрутти» 1929 года с резными изумрудами и рубинами, эмалью и бриллиантами
Одна мятежная леди, особенно влюбленная в индусский стиль, сыграла решающую роль в его популяризации. Дейзи Феллоуз, наследница состояния производителя швейной машинки «Зингер», была известной светской дамой, которой в равной мере восхищались и боялись. Дама была воплощением шика тридцатых годов, Жан Кокто говорил о ней, что она «запустила больше мод, чем любая другая женщина в мире»; от нее, к примеру, пришла авангардная идея носить драгоценности со свитерами. Но была она женщиной со злым умом и склонностью к «кокаину и чужим мужьям». В 1933 году Феллоуз стала парижским редактором Harper’s Bazaar, но через два года ушла, потому что стало скучно. Она сама была иконой моды, и в Cartier видела фирму, которая создавала тенденции, а не следовала им.
В 1935 году, когда Париж был «наводнен махараджами, небрежно одетыми в сказочные драгоценности», Дейзи устроила Восточный бал, для которого «все драгоценности в Париже были извлечены из хранилищ». Журнал Vogue следовал за ней по пятам, посвятив разворот «Восточному великолепию» и «варварской» природе украшений Cartier в индийском стиле («варварской», потому что драгоценные камни не были огранены так, как привыкли цивилизованные американские и европейские дамы).
В следующем году Дейзи сделает еще один шаг, заказав «Индусское колье» – самый впечатляющий образец стиля Cartier «тутти-фрутти». Сделанное из принадлежавших Феллоуз резных сапфиров, изумрудов, рубинов и бриллиантов, ожерелье было уникальным – как с точки зрения количества камней, так и оригинального гибкого дизайна. И, как и многие драгоценности того периода, было многофункциональным: центральная часть ожерелья (сформированная из двух больших резных сапфировых бутонов, усыпанных бриллиантами изумрудных бусин, резных рубиновых листьев и бриллиантов огранки «лодочка») могла использоваться в качестве съемной застежки-броши. В истинном соответствии с индийским стилем колье крепилось на шее с помощью черного шелкового шнура, но было одно важное отличие: сапфиры, редко используемые в Индии из-за того, что считались приносящими несчастье, здесь присутствовали в изобилии.
Дейзи Феллоуз в «Индусском колье» на фото Сесила Битона в 1937 году
После смерти Дейзи Феллоуз ожерелье перешло к ее старшей дочери, графине де Кастеха, которая вернула его Cartier для продажи в 1963 году. Собственные драгоценные камни клиента были использованы для формирования фиксированного воротника, а два больших сапфира, которые ранее составляли центральную часть ожерелья, дополнили новую застежку.
В 1991 году, через пять лет после смерти графини, это впечатляющее ожерелье вместе с парой резных изумрудных и бриллиантовых серег было выставлено на продажу с эстимейтом 650 000–950 000 долларов. Когда молоток женевского аукциона Sotheby’s опустился, был установлен новый рекорд для украшения в стиле ар-деко. Окончательная цена составила 2 655 172 долларов.
Растущий интерес к драгоценностям в индийском стиле способствовал повышению престижа Cartier во всех трех филиалах, но в Лондоне у Жака было «кое-что», чего не хватало братьям. Британская королевская семья предложила своей стране, в разгар экономического кризиса, искру гламура и восторга. В финансовом отношении Cartier иногда проигрывала в сделках с королевскими особами, но всегда компенсировала это повышением собственного престижа.
Связь лондонского отделения с британской королевской семьей укрепилась в 1933 году, когда королева Мария попросила заменить подарок, полученный ею от Cartier, на более ценную брошь с зажимом. После того как обмен был сделан бесплатно, наградой для компании стало желание королевы посетить новый магазин на Бонд-стрит. Ее визит, широко освещенный прессой, помог предать гласности тот факт, что в лондонском филиале французской фирмы Cartier работали англичане. Эту мысль было важно донести до граждан, поскольку в обществе были сильны настроения против фирм, нанимающих иностранных рабочих вместо британских.
Осмотрев шоурум и различные отделы наверху, «Ее Величество поговорила со многими работниками, визит продолжался полтора часа», – вспоминал директор Cartier Синден. Она вошла через боковой вход на улице Альбемарль, но к тому времени, как вышла, «разнеслась весть, что Ее Величество здесь, и было много желающих посмотреть на царствующую особу». Королева была особенно очарована парой старинных сережек и попросила прислать их во дворец, чтобы посмотреть поближе. На следующий день пришло известие, что ее величество хотела бы оставить их, но просит, чтобы их можно было пристегивать к ожерелью и броши. Может ли Синден забежать во дворец в полдень? По прибытии директор Cartier был встречен «чрезвычайно дружелюбной» королевой, которая «снова выразила свое удовольствие от визита». Он был приглашен на экскурсию в ее личный кабинет и увидел «замечательные витрины, содержащие различные коллекции».
Королевский визит в 1933 году очень способствовал бизнесу. «Бонд-стрит работает не покладая рук, – сообщил Жак пару месяцев спустя, – мастерская забита заказами». Вскоре после этого, к великому облегчению Жака, внимание королевы поддержит другой член ее семьи. Принц Георг, ставший герцогом Кентским, обратился к Картье с просьбой. Он собирался сделать предложение принцессе Греции Марине во время отдыха в Югославии и нуждался в кольце. После долгих обсуждений младший сын королевы выбрал квадратный кашмирский сапфир изумрудной огранки весом более 10 карат, оправленный в платину, с бриллиантовыми багетами с обеих сторон. «Принц Георг проявил самый современный вкус в выборе как кольца, так и оправы, – заявил Картье в интервью для прессы. – Его выбор, несомненно, сделает сапфиры самым популярным камнем в кольцах для помолвок в этом году».
Свадьба состоялась в ноябре – будущая королева Елизавета II была одной из подружек невесты. Принцесса Марина стала лучшей рекламой для Cartier. С того момента, как она ступила на английскую землю, ее обожали. «Все так восхищены ею, особенно толпа. Когда она прибыла на вокзал Виктория и люди, ожидавшие увидеть унылое существо, подобное тому, какой, к сожалению, является моя семья, узрели это прекрасное создание, они с трудом могли поверить в это, – говорил принц Георг будущему шурину. – Даже мужчины кричали: «Не меняйтесь, не позволяйте им изменить вас!» Конечно, она не изменится – если я буду иметь к этому отношение».