Вступительное воззвание и устав Интернационала

До того времени Маркс не принимал деятельного участия в движении. Его пригласил француз Ле-Любез принять участие от имени немецких рабочих и выставить в качестве оратора кого-нибудь из германских рабочих. Маркс предложил Эккариуса, сам же присутствовал на митинге, безмолвно сидя на эстраде.

Маркс был достаточно высокого мнения о своей научной работе, чтобы отдавать ей предпочтение перед всякой игрой в единение, которое представлялось с самого начала безнадежным; но он всегда готов был отложить свою работу, когда дело шло о чем-нибудь действительно полезном для пролетариата. На этот раз он почувствовал, что выступили «действительные силы». Он писал Вейдемейеру и в том же духе другим друзьям: «Недавно основанный интернациональный рабочий комитет не лишен значения. Английские члены его состоят большею частью из руководителей здешних тредюнионов, и тем самым из подлинных рабочих королей Лондона. Это они организовали грандиозный прием Гарибальди, а устроенный ими в Сент-Джеймс-Холле огромный митинг (под председательством Брайта) помешал Пальмерстону объявить войну Соединенным Штатам, как он уже собирался сделать. Со стороны французов участвуют малозаметные члены, но это непосредственные органы руководящих рабочих деятелей в Париже. Установлена также связь с итальянскими союзами, конгресс которых недавно состоялся в Неаполе. Хотя я в течение ряда лет систематически отклонял от себя всякое участие в „организациях“, но все же на этот раз принял приглашение: дело идет о чем-то, быть может, значительном». Маркс признал, что «тут, очевидно, происходит воскресение рабочих классов», и счел своим высшим долгом подготовить им новые пути.

По счастливой случайности, на его долю, в силу внешних обстоятельств, выпало духовное руководительство. Избранный комитет пополнил свой состав привлечением новых сил и состоял приблизительно из 50 членов; половину их составляли английские рабочие. Затем наиболее многочисленно представлена была Германия — десятью членами, из которых Маркс, Эккариус, Лесснер, Лохнер и Пфендер уже раньше принадлежали к союзу коммунистов. Франция имела 9 представителей, Италия — 6, Польша и Швейцария — по 2 представителя. После своего конституирования комитет избрал подкомиссию, которой и было поручено выработать программу и устав.

В эту подкомиссию был избран также и Маркс, но ему несколько раз не удавалось присутствовать на заседаниях из-за болезни или потому, что он не получал своевременно уведомлений. А между тем члены подкомиссии, майор Вольф, частный секретарь Маццини, англичанин Вестон и француз Ле-Любез, тщетно пытались разрешить задачу, поставленную им. Маццини, несмотря на всю свою большую популярность среди английских рабочих, был слишком мало знаком с тогдашним рабочим движением, и проект его не казался внушительным опытным тред-юнионистам. Пролетарская классовая борьба была для него непонятна и потому ненавистна. Его программа доходила самое большее до социалистической фразеологии, уже давно превзойденной пролетариатом в начале шестидесятых годов. Его проект устава также родился из духа минувшего времени; написанный в строго централизованной форме политических конспиративных обществ, он шел вразрез в частности с жизненными условиями тред-юнионов, а в общем и с жизненными условиями всего интернационального рабочего союза, который должен был не столько создавать новое движение, как связывать между собою уже возникшие в разных странах, но разрозненные рабочие движения. Равным образом и проекты, предложенные Ле-Любезом и Вестоном, не выходили из пределов обыденного фразеологического пустозвонства.

Таким образом, все дело пришло в крайне запутанное состояние, когда Маркс взял его в свои руки. Он решил по возможности не оставить «ни одной строки от всего этого вздора» и, чтобы совершенно отбросить уже сделанное, составил проект воззвания к рабочим классам — этого совершенно не предусмотрело собрание в Сент-Джеймс-Холле, — в котором оглядывался назад, на судьбы рабочего класса с 1848 г., а затем в более ясной и краткой форме излагал самый устав. Подкомиссия тотчас же приняла его предложения и только вставила в вступление несколько фраз «о праве, обязанности, истине, морали и справедливости». Однако, как Маркс писал Энгельсу, ему удалось вставить их таким образом, что они оказались безвредными. Затем и генеральный комитет единогласно и с большим воодушевлением принял проект воззвания и устав.

Об этом вступительном воззвании Биссли сказал впоследствии, что оно, по всем вероятиям, самое сильное и убедительное изложение интересов рабочих, направленных против среднего класса, какое только возможно уместить на двенадцати небольших страницах. Воззвание начиналось с установления важного факта, что нужда среди рабочего класса за время от 1848 по 1864 г. нисколько не уменьшилась, хотя именно этот период истории ознаменовался беспримерным развитием промышленности и ростом торговли. В качестве доказательств приведены были, с одной стороны, ужасающие данные официальной английской статистики о бедственном положении английского пролетариата, а с другой стороны, цифры, которые представил канцлер казначейства Гладстон в своей бюджетной речи об умопомрачительном росте могущества и богатства страны за этот период. Рост этот относился только к положению имущих классов. Воззвание Маркса вскрывало это вопиющее противоречие на примере английских соотношений, так как Англия стояла во главе европейской промышленности и европейской торговли; но при этом Маркс прибавлял, что то же явление с несколько другой местной окраской и в несколько меньших размерах существует во всех странах европейского континента, где развивается крупная промышленность.

Повсюду умопомрачительный рост могущества и богатства ограничивается только имущими классами — разве только небольшое число рабочих, как в Англии, получает несколько более высокую заработную плату, что, впрочем, уравнивается общим повышением цен. «Повсюду значительные массы рабочего класса впадали в более и более бедственное состояние, по меньшей мере в такой же пропорции, как высшие классы подымались вверх по общественной лестнице. Во всех странах Европы неоспоримой и очевидной для всякого беспристрастного исследователя истиной является то, что ни усовершенствование машин, ни использование науки в целях улучшения земледелия и промышленности, ни развитие вспомогательных средств и приемов оборота, ни новые колонии или эмиграция, ни завоевание новых рынков, ни, наконец, свободная торговля или все это, вместе взятое, не могут вывести из бедственного положения занятые в промышленности рабочие массы. Скорее наоборот: на почве существующих ложных отношений новое развитие творческих рабочих сил приводит лишь к углублению общественных противоречий и к обострению социального конфликта. Эту истину могут оспаривать только те, кому выгодно вызывать в других ложные надежды. Голодная смерть сделалась почти общественным учреждением в столице Британского королевства во время столь ослепительного периода экономического прогресса. Это время отмечено в летописях истории частым повторением, все более широкими размерами и все более губительным действием той социальной чумы, которая именуется торговыми и промышленными кризисами».

Маркс обозревает затем поражение рабочего движения в пятидесятых годах и показывает, что это время имело и хорошие характерные особенности. В частности, он выделяет два очень важных факта. Во-первых, установленный законом десятичасовой рабочий день с его столь благодетельными последствиями для английского пролетариата. Борьба за ограничение в законном порядке продолжительности рабочего дня была прямым вступлением в великую борьбу между слепым законом спроса и предложения, который составляет сущность буржуазной политической экономии, и между производством, управляемым социальным законодательством и представленным рабочим классом. «И поэтому билль о десятичасовом рабочем дне был не только большим реальным успехом, но и победой принципа; в первый раз политическая экономия буржуазии была побеждена политической экономией рабочего класса».

Еще большую победу одержала политическая экономия пролетариата путем кооперативного движения, основанного на принципе кооперации, проведенном в жизнь на немногих стойких, существовавших без посторонней поддержки фабриках. Значение этих великих социальных попыток было чрезвычайно большое. «Они доказали не в теории, а на деле, что возможно производство в большом масштабе и в согласии с требованиями современной науки помимо класса предпринимателей, который доставляет работу классу рабочих, что орудия труда могут приносить плоды, не будучи монополизированными орудиями эксплуататорского господства над рабочими; что наемный труд, как труд рабов или крепостных, только второстепенная и преходящая форма и ей суждено исчезнуть с появлением труда общественного, который выполняет возлагаемые на него тяжелые задачи охотно, с свободной душой и радостным сердцем». Но кооперативный труд, ограничиваясь случайными попытками, не в состоянии сломить капиталистическую монополию. «Быть может, именно поэтому аристократы, казалось бы, благородного образа мыслей, гуманно настроенные буржуазные краснобаи и даже деловитые политико-экономы неожиданно принимались восхвалять систему кооперативного труда, после того как тщетно пытались задушить ее в зародыше, или высмеивали как утопию мечтателей, или же клеймили как сумасшедший бред социализма». Только развитие кооперативного труда до общенародных размеров может спасти массы. Против этого, конечно, магнаты землевладения и капитала будут всегда выставлять свои политические привилегии, чтобы закрепить навеки свою экономическую монополию. Поэтому великий долг рабочих классов заключается в завоевании политической власти.

Этот долг рабочие, по-видимому, поняли, что доказывается их одновременным пробуждением в Англии, Франции, Германии и Италии, а также их одновременным стремлением к политической реорганизации рабочей партии. «У них имеется один существенный элемент успеха — их численность. Но численность только тогда придает вес, когда она объединена и направлена к сознательной цели». Опыт прошлого учит, что пренебрежение к братству, которое должно было бы существовать между рабочими различных стран и побуждать их помогать друг другу во всякой борьбе за освобождение, приводит к крушению разрозненных усилий. Это соображение и побудило митинг, собравшийся в Сент-Мартинс-Холле, положить основание интернациональной рабочей ассоциации.

И еще одно убеждение владело митингом. Если освобождение рабочих классов требовало братской организации их, то как могла быть достигнута эта великая цель при современной внешней политике правительств, преследующей злые замыслы, играющей национальными предрассудками и растрачивающей в грабительских войнах жизнь и благо состояние народов. Не мудрость правящих классов, а ге ройское сопротивление пролетариата против их преступной глупости удержало Западную Европу от позорного крестового похода для поддержки вечного рабства по ту сторону Атлантического океана. Постыдное сочувствие, кажущаяся симпатия или тупое равнодушие, с которыми высшие классы взирали на то, как Россия грабила горные твердыни Кавказа, как она убивала геройскую Польшу, указали рабочим классам на их обязанность проникать в тайны международной политики и следить за дипломатическими проделками их правительств с тем, чтобы по возможности оказывать им противодействие всеми средствами. Если же невозможно предотвратить эти проделки, то нужно одновременно объединяться для демонстраций и возводить в высшие законы международных отношений те элементарные законы нравственности и права, которые должны определять отношения частных лиц друг к другу. Борьба за такую внешнюю политику должна быть включена в борьбу за освобождение рабочего класса. Воззвание заканчивалось, как прежде Коммунистический манифест, словами: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Устав начинался с изложения ряда мотивов, которые сводились к следующим положениям: освобождение рабочего класса должно быть завоевано силами самих рабочих; борьба за освобождение не является борьбой за новые классовые преимущества, а борьбой за уничтожение всякого классового господства. Экономическая зависимость рабочего от собственника орудий производства, то есть источников существования рабочих, лежит в основе всех форм крепостничества: бедственного положения рабочих, их умственной скудости и политической зависимости. Экономическое освобождение рабочего класса поэтому является той высокой целью, средством для которой должно служить всякое политическое движение. Все попытки, направленные к этой цели, до сих пор терпели крушение из-за отсутствия единства между различными группами рабочих той же страны и между рабочими классами различных стран. Освобождение рабочих не местная и даже не национальная, а общественная задача. Оно касается всех стран, в которых держится современное общество, и может осуществиться лишь при планомерном сотрудничестве этих стран. К этим ясным и резким положениям были затем присоединены те нравоучительные общие места о справедливости и правде, о правах и обязанностях, которые Маркс лишь нехотя включил в свой текст.

Во главе союза был поставлен генеральный совет из рабочих различных стран, представленных в ассоциации. До открытия первого конгресса полномочия генерального совета взял на себя комитет, избранный в Сент-Мартинс-Холле. Они состояли в том, чтобы осуществлять международное посредничество между рабочими организациями различных стран, постоянно осведомлять рабочих каждой страны относительно движений рабочего класса в других странах, собирать статистические данные о положении рабочих классов, предлагать на обсуждение всех рабочих обществ вопросы, имеющие общий интерес, организовать в случае международных осложнений совместные и одновременные выступления объединенных между собою организаций, печатать периодические отчеты и т. п. Генеральный совет избирался конгрессом, который созывался раз в год. Конгресс определял место нахождения генерального совета, а также время и место следующего конгресса. Генеральному совету предоставлялось пополнять свой состав и, в случае необходимости, менять место заседаний конгресса, но он не имел права откладывать время его созыва. Рабочие общества отдельных стран, примыкавшие к интернациональной ассоциации, сохраняли свои обособленные организации в нетронутом виде. Никакому независимому местному обществу не возбранялось вступать в непосредственные сношения с генеральным советом, но, вместе с тем, указывалось как на условие, необходимое для успешной деятельности генерального совета, чтобы обособленные рабочие общества отдельных стран по возможности объединялись в национальные общества, имеющие своих представителей в центральном органе.

Хотя и неверно, что Интернационал был изобретением одного «великого ума», но все же было счастьем, что при его возникновении нашелся великий ум, который избавил его от долгих блужданий, сразу указав ему правильную дорогу. Большего Маркс не сделал, и большего не хотел сделать. Несравненное мастерство его воззвания и устава состояло в том, что они исходили из существующего положения вещей и вместе с тем, как удачно сказал однажды Либкнехт, содержали в себе самые последние выводы коммунизма, в не меньшей степени, чем Коммунистический манифест.

От Коммунистического манифеста устав отличался не только по форме. «Нужно время, — писал Маркс Энгельсу, — для того, чтобы вновь воскресшее движение приобрело старую смелость языка. Нужно говорить сильно по существу и мягко по форме». Задача воззвания была вообще другая. Дело шло о том, чтобы слить в единое воинство все во многом расходившиеся между собою рабочие организации Европы и Америки, чтобы выработать такую программу, которая, по словам Энгельса, не закрывала бы двери ни перед английскими тред-юнионами, ни перед французскими, бельгийскими, итальянскими и испанскими прудонистами, ни перед немецкими лассалевцами. Свою надежду на конечную победу научного социализма, каким он был изложен в Коммунистическом манифесте, Маркс возлагал единственно и исключительно на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно стать следствием объединенного выступления рабочих.

Ожидания Маркса, однако, уже скоро подверглись суровому испытанию; едва он начал вербовать членов для Интернационала, как ему пришлось вступить в тяжелое столкновение с тем европейским рабочим классом, которому принципы Интернационала были более понятны, чем всем другим.

Разрыв с Швейцером