Такэсита вышел в приемную, где всего два дня назад он, Арао, Инаба, Хатанака, Сиидзаки и Ида, полные больших надежд, рассказывали о своем плане Анами. Окидо пришел, уже зная о перевороте, об убийстве Мори и Сираиси и о попытке помешать радиообращению императора. Переворот теперь был предотвращен благодаря генералу Танаке и Армии Восточного округа. Испытывая противоречивые чувства от этих новостей, Такэсита поторопился поскорее выпроводить посетителя.
В то время как Такэсита говорил с генералом Окидо, полковник Хаяси зашел в дом с другого входа и направился прямо в кабинет военного министра, чтобы сообщить ему о мятеже, поднятом Императорской гвардией. Его задержали у входа в кабинет, и полковник понял, что Анами, видимо, готовится совершить харакири. Полковник прошел в приемную и сообщил Такэсите, что Анами сейчас будет делать харакири.
Практика харакири процветала в средневековой Японии. Это было распространенным способом для аристократов избежать плена или унижения попасть в руки врага. Этот обычай был привилегией высших классов общества. Порядок совершения ритуального самоубийства окончательно сложился к XIV веку. Каждый год приблизительно 1500 японцев совершали сэппуку.
Было два его вида — добровольное и обязательное. Добровольное появилось позднее; оно стало последним средством для людей, которые были не в состоянии заплатить долги, кто протестовал против беззаконных действий чиновников и правительства и для тех, кто хотел выразить свою верность своему умершему господину.
Обязательное харакири было отменено в 1868 году, но всегда находился благовидный предлог для отмены наказания тем, кто нарушил закон. Это касалось и аристократов, и любого чиновника. Правонарушитель получал от правителя письмо, составленное в самом высокопарном стиле, с намеком, что его смерть будет только приветствоваться. В качестве подтверждения данного свыше позволения к посланию прилагался украшенный драгоценными камнями кинжал.
Для выполнения этой «команды» сооружался помост высотой в 4 дюйма, который покрывали красным полотном. Его устанавливали в храме или в замке самоубийцы, и помощник помогал ему подняться на помост, а друзья и официальные лица садились полукругом перед ним, и они же вручали кинжал с почтительными поклонами. Осужденный человек публично заявлял о своей вине, брал в руки кинжал и делал надрез на животе слева направо и вверх.
Обязанностью помощника самоубийцы было следить за тем, чтобы он не смог остаться в живых, и не затягивать наступление смерти. Обычно он дожидался момента, когда живот уже был вспорот, и тогда одним мгновенным движением он отсекал ему голову большим двуручным мечом. Правитель получал окровавленный кинжал в качестве доказательства того, что осужденного уже нет в живых.
В некоторых случаях заранее рядом с помостом устанавливали поднос, на который клали веер. Когда самоубийца наклонялся за веером, его помощник опускал на его шею тати — двуручный меч. Этот четко спланированный способ харакири обеспечивал быструю и безболезненную смерть.
Когда Хаяси и Такэсита прошли на веранду, примыкавшую к кабинету военного министра, Анами сидел скрестив ноги в предписанном положении. Для обряда сэппуку это было очень важно. Обычно харакири совершали дома. Однако предписывалось делать его на земле. Если человек-грешник имел чистые намерения или власти симпатизировали ему, он получал разрешение уйти из этой жизни, сидя на соломенной подстилке или низком помосте.
Веранда традиционного японского дома представляла собой деревянное крыльцо. Ее деревянные ставни создавали обстановку приватности, но ими пользовались только ночью, а днем их открывали. В эти ранние утренние часы ставни все еще были закрыты.
В саду находились патрули, охранявшие военного министра. Анами не захотел выходить в сад. Считая себя согрешившим, но имевшим чистые намерения, он остался на веранде. По сути, она была частью сада, была вне дома, но отделенной от земли.
Анами оказался в запутанном положении. Он совершил ряд ошибок, но сделал то, что нужно было сделать. Он принял на себя вину за поражение армии в войне, за неспособность выполнить пожелания его величества и даже противодействие им, за упорное непослушание армии, начиная с Маньчжурского инцидента в 1931 году. Анами принял на себя ответственность за попытку переворота, хотя он еще не знал, чем он закончится. Анами извинялся перед своими офицерами и солдатами за то, что не одержал тех невозможных побед, которых они ожидали от него. Не было ни победы в войне, ни объявления себя сёгуном.
Для «молодых тигров» его самоубийство было нежеланием взять на себя роль Сайго, которую они ему прочили. И все же церемониальное самоубийство Анами было попыткой принять на себя груз ответственности за их безответственность.
В момент принятия решения военный министр просто не мог заставить себя возглавить переворот. Возможно, он понимал гораздо лучше, чем заговорщики, что участие в нем наложит на него клеймо предателя. Более того, это ляжет пятном и на его семью, его сыновей и дочерей и его потомков. Само имя Анами будет под анафемой. Для человека, который служил своему императору с искренней любовью и глубокой преданностью на самых высоких должностях, для человека военного это было уже слишком. Однако несмотря на все, он смог возродить веру народа в армию, несмотря на всю ту жесткую критику провальных действий по защите Окинавы.
Военный министр медленно повернулся лицом в направлении дворца, крепко сжав рукоять меча своей мощной правой рукой. Он уже нанес себе смертельную рану, когда вернулся Такэсита. Согласно принятым правилам, мечом надо было вспарывать брюшную стенку точно под самым нижним левым ребром, а затем разрезать желудок слева направо и вслед за этим под прямым углом перемещать лезвие резко вверх.
Когда Такэсита приблизился к военному министру, тот нащупывал сонную артерию на правой стороне шеи пальцами левой руки. Такэсита рассказал о донесении генерала Окидо о вспыхнувшем мятеже, а потом спросил: «Мне помочь вам?»
«Нет», — с трудом произнес Анами. Он полоснул кинжалом по правой стороне шеи и повалился ничком. Ударил фонтан алой и густой крови и залил полированный пол веранды.
В то время как Токугава и другие камергеры проходили через тяжелые испытания, а здание министерства продолжало находиться в осаде, мятежники проявили активность в другом районе столицы. 14 августа на Радио Токио, в штаб-квартире Эн-эйч-кей, царило небывалое оживление. Распространились слухи, что 14-го или 15-го числа император обратится по радио к народу с речью! Все, кто прослышал об этом, у кого не было домашних дел, целый день не отлучались никуда из здания радиостанции. Вечером многие отправились по домам, но большая часть работников осталась; они были убеждены, что император мог приехать и ночью, поскольку обстоятельства были чрезвычайными. Они хотели стать свидетелями исторического события. Они заполнили все комнаты отдыха, легли спать у себя в кабинетах; кругом на каждом стуле и кресле спали люди. В это время в здание зашли первые отряды мятежников.
Здание Эн-эйч-кей было построено в 1939 году. Его студии, оборудованные по последнему слову техники, свидетельствовали о крупных достижениях современной Японии. К 1945 году трансформация Эн-эйч-кей стала символичной; прежняя гейша превратилась в неряшливо одетую женщину. Станция стала пропагандистской и занималась дезинформацией слушателей; единственным развлекательным контентом были музыкальные программы. Все остальные передачи поражали своей убогостью и серостью, были такими же, как и угольно-серый фасад здания. Сильно мешали работе отключения электричества, особенно в дневное время. Но в связи с проблемами издания и распространения газетной продукции передачи Эн-эйч-кей продолжали оставаться основным цементирующим материалом, связующим нацию воедино.
Окружив здание, мятежники вошли внутрь и задержали всех штатных работников редакций и заперли их в студии № 1, большом помещении, предназначенном для записи передач симфонической музыки и театральных постановок. Они заняли здание в 4 часа утра, но операция началась только в пять.