Ёнаи поддержал доклад Того: «Я думаю, мы должны следовать планам, которые основываются на докладе министра иностранных дел».
Император захотел узнать точку зрения военного министра, и Анами сказал: «Хотя у меня нет возражений против начала переговоров об окончании войны, я не могу полностью одобрить представленный план. Я считаю, что необходимо его тщательное рассмотрение, чтобы дело не выглядело так, что мы всеми силами стремимся его выполнить, тем самым показав нашу слабость».
Начальник штаба армии Умэдзу должен был выступать следующим. «Предложение заключить мир, — утверждал он, — которое способно оказать глубокое влияние на положение в самой стране и за рубежом, можно выдвигать только после его тщательного рассмотрения и с предельной осторожностью».
Хирохито сразу же задал ему вопрос: «Означает ли фраза „после тщательного рассмотрения предложения“, что надо это сделать только после нанесения решительного удара по врагу?» Умэдзу дал отрицательный ответ, и император спросил, есть ли у кого-то иные мнения? Тоёда, начальник штаба флота, хранил молчание, потому что он был согласен с Ёнаи и у него не было других предложений.
«Раз нет других мнений, — заключил император, — даже при том, что решение последней Конференции неизменно, я желаю, чтобы начались переговоры в соответствии с нашим планом».
«Мы выполним пожелание императора и сделаем все, что только в наших силах», — ответил премьер Судзуки. Это был важный поворотный момент.
Однако у Того появились проблемы с Советами. Они заключались в том, что Советский Союз повернулся к Японии спиной, когда Сталин, Рузвельт и Черчилль встретились в Ялте и Россия дала согласие начать войну с Японией спустя три месяца после разгрома Германии. Конечно, Япония не знала об этом решении, и Советы приложили огромные усилия, чтобы опровергнуть тот факт, что вопрос о Японии не раз обсуждался во время встреч с руководителями стран-союзниц.
Министр иностранных дел дал поручение Коки Хироте нанести визит советскому послу Малику, чтобы начать переговорный процесс. Хирота встретился с Маликом 24 июня и прибег к некоторым уловкам. Якобы Япония намеревалась подписать новый и более проработанный пакт с Россией вместо старого Пакта о нейтралитете, действующего до апреля 1946 года. Хирота затем предложил поставить русским каучук, олово, свинец, вольфрам в обмен на нефть. Русские должны были использовать свои суда для доставки грузов в порты оккупированных Японией южных областей. Малик, однако, не проявил ни малейшего интереса, заявив, что у России запасы нефти не велики.
Затем Хирота предложил: «Если советский и японский флот объединят свои силы, Япония и Советский Союз станут самыми мощными державами в мире». В ответ на эту похвальбу русский посол зевнул и сказал, что у японских военных может быть иное мнение. Проявив равнодушие к словам японца, Малик посчитал, что у подобных переговоров не может быть будущего, до тех пор, пока Япония не представит некий «конкретный план». На этом все переговоры завершились.
29 июня Хирота, теперь уже с письменными предложениями, вновь посетил советского посла. Были произнесены слова —
Но когда Того на следующий день обнаружил, что советский посол послал предложение с курьером (потребовались бы дни, чтобы доставить послание подобным образом), вместо того чтобы передать его по телеграфу, он потерял всякую надежду на переговоры с Маликом. Теперь он обратился к практически единственной остававшейся возможности: отправить специального посланника в Москву.
Оставалось все меньше времени до начала Потсдамской конференции союзников, намеченной на третью неделю июля. Не было дано понятного объяснения последовавшей задержки. 2 июля Того встретился с принцем Такамацу и сообщил ему, что отчаянное военное положение требует скорейшего заключения мира. Он сказал принцу, что и армия, и флот согласны с этим, и, по-видимому, не было альтернативы посредничеству России; и оставалось только найти подходящего посланника для начала переговоров. Такамацу не был удивлен. Адмирал Ёнаи говорил ему о том же. Того предложил поручить важную миссиию принцу Коноэ, и Такамацу одобрил эту кандидатуру. Министр иностранных дел затем поговорил с премьером Судзуки и получил его согласие.
В то время как японские города обращались в пепел в результате воздушных налетов, продолжавшихся день и ночь, император проявлял все большее беспокойство. 7 июля он вызвал премьер-министра и попросил его начать переговоры с Советским Союзом. Судзуки сообщил ему о тупике, в который зашли переговоры Хироты с Маликом, и император попросил его попытаться использовать другие варианты. «Ну что же, — произнес он, — нам необходимо отправить кого-то с императорским посланием». Старый адмирал сообщил императору, что Того как раз собирался поговорить об этом с принцем Коноэ.
По мнению Того, человек, который брал на себя выполнение этого поручения, рисковал своей жизнью. Невозможно было держать в секрете эту миссию от военных, так как посланник и сопровождавшие его люди должны были лететь в Москву на японском военном самолете и предстояли промежуточные посадки в Корее, Китае и Маньчжурии на пути в Россию. Поэтому с момента отлета из страны и до тех пор, пока миссия не прибудет в Советский Союз, миротворцы будут легкой мишенью для военных экстремистов.
Того посчитал, что будет правильным обсудить задачи миссии и предстоящие ее опасные моменты с принцем Фумимаро Коноэ. Истинный аристократ с печальным выражением глаз, человек умный и умевший ясно выражать свои мысли, он трижды становился премьер-министром до того, как началась Тихоокеанская война.
8 июля 1945 года министр иностранных дел Того посетил принца в его летнем дворце, расположенном в горной курортной местности Каруидзава, чтобы открыто поговорить с ним о задачах миссии и о том, как он к ней относится. Коноэ согласился с предложением, но поставил одно предварительное условие: никаких строгих инструкций, они будут ему только мешать. «Постарайтесь добиться хоть какого-то результата, но только не соглашайтесь на безоговорочную капитуляцию», — единственно, что посоветовал министр. Коноэ принял это к сведению.
10 июля собрался Высший совет по руководству войной, и премьер Судзуки и министр Того информировали его о последних решениях. Но только 12 июля император принял Коноэ и попросил его официально возглавить миссию.
В то время как проходила эта встреча, японский посол в СССР Наотакэ Сато читал телеграмму, посланную ему Того этим утром. Возможно, это было самое важное послание Японии во время войны. Министр иностранных дел прямо утверждал: «Его величество крайне торопится поскорее закончить войну, искренне осознавая, что дальнейшее продолжение военных действий только усугубит страдания миллионов людей, невиновных мужчин и женщин в различных странах. Если же США и Великобритания будут настаивать на безоговорочной капитуляции Японии, то тогда она будет вынуждена сражаться до последнего солдата со всей своей мощью, отстаивая свою честь и защищая национальное бытие, что, к нашему глубокому сожалению, приведет только к дальнейшему кровопролитию. Тем не менее наше государство стремится к скорейшему началу переговоров о мире, что продиктовано нашей искренней заинтересованностью в благополучии человечества. Ради этой цели принц Коноэ отправляется в Москву с личным посланием императора. Надеемся, что советское правительство будет столь любезно, что предоставит принцу необходимые ему транспортные средства».
На протяжении многих месяцев Сато посылал по телеграфу в Токио сообщения о том, как союзные войска приближают разгром Германии, и о переброске советских воинских частей в Сибирь. Посол предупреждал о неизбежном провале переговоров о мире в случае, если Япония начнет их слишком поздно. За эту его обеспокоенность экстремисты считали Сато примиренцем и не доверяли ему. От Того требовали отправить Сато в отставку, но министр не поддавался на уговоры. Он доверял послу и отвечал отказом на все требования военных, доказывая им, что опытному Сато нет замены (Того, правда, хотел послать Хироту, но тот отказался) и что пост слишком важен, чтобы он оставался вакантным даже на краткое время.
На стол Государственному секретарю в Вашингтоне несколько часов спустя легла черная папка со сверхсекретной информацией, касавшейся военных событий и дипломатической службы. В ней был перевод ноты Того, предназначавшейся Сато. Служба американской разведки расшифровала японские коды еще до начала войны, и высшие правительственные круги США были в курсе всех внутренних событий Японии и ее контактов с зарубежными представителями страны начиная от переговоров о Пёрл-Харбор до заключительных посланий о капитуляции.