Гавирия не уступал. Он уже понял, что фиксированный срок сдачи торпедирует его политику в отношении наркодельцов, однако отказывался его менять, чтобы Невыдаванцы не добились своего путем похищения людей. На ближайшие дни, в обстановке полной неопределенности, был назначен созыв Конституционной Ассамблеи, и президент не мог допустить, чтобы правительство проявило слабость и даровало мафии амнистию.

– Ни убийство четверых кандидатов на пост президента, ни взятие людей в заложники, которое случалось раньше, не представляли реальной опасности для демократии, – позднее скажет Гавирия. – Опасность возникла тогда, когда возник соблазн подвести наркопреступников под амнистию, это породило множество слухов, и появился немалый риск, что амнистия произойдет.

А значит, у Конституционной Ассамблеи будет похищена совесть. Гавирия твердо и бесповоротно решил не допустить этого и в случае, если Ассамблея проголосует за амнистию, распустить ее.

Нидия уже давно уговаривала Турбая устроить какую-нибудь акцию в поддержку заложников, которая вызвала бы большой резонанс: организовать многотысячную демонстрацию перед президентским дворцом или мирную забастовку. А может, направить официальный протест в Организацию Объединенных Наций. Но доктор Турбай умерял ее порывы.

– Он всегда был такой, слишком ответственный и осмотрительный, – говорит Нидия. – Хотя я знаю, душа его разрывалась от боли.

Однако это знание не приносило ей облегчения, а лишь усиливало отчаяние. Тогда Нидия решила написать президенту личное письмо, «которое побудило бы его активизироваться хотя бы в том плане, в котором он считал необходимым действовать».

24 января доктор Густаво Балькасар, обеспокоенный состоянием жены, убедил ее провести несколько дней в его загородном доме в Табио, в саванне, откуда до Боготы был всего час езды по шоссе. Там, надеялся доктор, ее тоска немного утихнет. С момента похищения дочери Нидия ни разу не была в Табио, поэтому теперь она взяла с собой свою любимую статуэтку Девы Марии, две большие свечи (одной хватало на пятнадцать дней) и все необходимое, чтобы не отрываться от реальности. Всю нескончаемую, холодную, как бывает в саванне, ночь она простояла одна на коленях, умоляя Богоматерь оградить Диану непроницаемым прозрачным куполом от посягательств на ее честь, от страха и от пуль. В пять часов утра, после недолгого тревожного сна Нидия села за обеденный стол и принялась изливать душу в письме президенту республики. Наступило утро, а она все строчила, пытаясь выразить на бумаге ускользающие мысли, плакала, рвала черновики и, обливаясь слезами, писала заново.

Однако письмо, в противовес ее ожиданиям, получилось весьма взвешенным и решительным.

Начиналось оно словами: «Я не претендую на то, чтобы это письмо стало достоянием общественности. Я лишь хочу обратиться к Вам как президенту моей страны и со всем уважением высказать свои мысли и отчаянные, хотя и вполне понятные в данном случае мольбы». Президент неоднократно обещал не предпринимать попыток силового освобождения Дианы, однако Нидия решила еще раз попросить его об этом письменно: «Вся страна и Вы тоже знаете, что если во время облавы полиция наткнется на заложников, может произойти страшная трагедия». Считая, что процесс освобождения заложников, начатый перед Рождеством, был прерван исключительно из-за недовольства Невыдаванцев вторым указом, Нидия поделилась с президентом новыми, тоже вполне реальными опасениями: если правительство не поспешит устранить подводные камни, мешающие урегулированию конфликта, решением проблемы может заняться Конституционная Ассамблея, а для заложников это большой риск. «В таком случае тревога и отчаяние, которые испытываем не только мы, но и вся страна, растянутся на неопределенный срок, – написала Нидия и завершила письмо элегантным реверансом: – Мои убеждения и уважение, которое я испытываю к Вам как к главе нации, не позволяют мне подсказывать Вам решения, однако все же отваживаюсь предостеречь Вас от недооценки опасности, которую представляет в вопросе защиты невинных жизней фактор времени». Законченное и переписанное красивым почерком письмо уместилось на двух с четвертью листах обычного размера. Нидия послала запрос в личную канцелярию президента, чтобы ей указали, по какому адресу отправить письмо.

В то же утро разразилась буря: стало известно, что убиты главари банды Приско, братья Давид Рикардо и Армандо Альберто Приско Лопера, обвиняемые в убийстве семи высокопоставленных лиц и в организации похищений, среди которых числилось и похищение Дианы Турбай с командой. Один из братьев пользовался фальшивым удостоверением личности, выданным на имя Франсиско Муньоса Серны, но когда Асусена Льевано увидела его фотографию в газетах, она узнала Дона Пачо, который опекал в заточении ее и Диану. Для Эскобара гибель братьев Приско в столь смутное время была невосполнимой потерей, и никто не сомневался, что он не замедлит продемонстрировать это на деле.

Невыдаванцы обнародовали грозное заявление, в котором говорилось, что Давид Рикардо не погиб в сражении, а был расстрелян полицией на глазах у своих маленьких детей и беременной жены. Насчет Армандо утверждалось, что он тоже вопреки уверениям полиции был убит не в бою, а в своем доме в Рионегро, и что полиция не постеснялась застрелить парализованного инвалида, каковым Армандо стал из-за предыдущего покушения на его жизнь. «В новостной программе местного телевидения, – отмечали Невыдаванцы в своем коммюнике, – отчетливо видно инвалидное кресло на колесах».

Вот о каком заявлении говорил охранник Пачо Сантосу. Оно было обнародовано 25 января. Из него следовало, что два заложника будут расстреляны с интервалом в восемь дней и что первой расстреляют Марину Монтойю. Все были потрясены, ведь считалось, что Марину убили в сентябре, как только похитили.

– Именно это я и имела в виду, когда просила генерала Масу передать президенту мой вопрос о мешках с трупами, – сказала Нидия, вспоминая те жуткие времена. – И дело не в том, что я импульсивна, темпераментна или нуждаюсь в лечении психиатра. Дело в том, что я понимала: мою дочь могут убить, если я не заставлю пошевеливаться тех, кто этому способен помешать.

Альберто Вильямисар тоже пришел в отчаяние.

– Это был самый чудовищный день в моей жизни, – сказал он, не сомневаясь, что казней заложников долго ждать не придется. Кто будет следующим: Диана, Пачо, Маруха, Беатрис, Ричард? Он даже не хотел впускать в сознание мысль о такой смертельной лотерее! Альберто в ярости позвонил президенту Гавирии.

– Вы должны прекратить полицейские операции!

– Нет, Альберто, – с ледяным спокойствием возразил Гавирия. – Меня не для того выбирали.

Вильямисар бросил трубку, в голове у него помутилось.

«Что же делать?» – лихорадочно спрашивал он себя.

Альберто обратился за помощью к экс-президентам Альфонсо Лопесу Мичельсену и Мисаэлю Пастране, а также к монсеньору Дарио Кастрильону, епископу Перейры. Все сделали публичные заявления, осуждая методы Невыдаванцев, и попросили сохранить заложникам жизнь. Лопес Мичельсен выступил по «Радио Кадена насьональ» с призывом к правительству и к Эскобару прекратить войну, попытаться найти политическое решение.