Порфирий родился в 233 году в Тире или Батанее[207]. Образование он получил в Тире, а затем в Афинах, где его учитель Лонгин поменял его семитское имя Мелик («царь») на греческое Порфирий («облаченный в царский пурпур»). Слава Плотина привлекла его в Рим, где он шесть лет занимался неоплатонизмом. Он продолжал жить и преподавать в Риме, где и скончался около 301 года. Находясь там, он редактировал «Эннеады» своего учителя; но теперь для Порфирия Плотин, возможно, оставался лишь именем. Порфирий был плодовитым автором и писал о философии, грамматике, риторике, математике, психологии, музыке и вегетарианстве. Он был ученым-эрудитом среди неоплатоников. В своих рассуждениях он приписывал животным разум, но не разделял идею о переселении человеческих душ в их тела. Для очищения души он требовал определенных аскетических практик, таких как целомудрие, воздержание от мяса, зрелищ и развлечений. Большинство его трудов, включая трактат против христиан, было публично сожжено в 448 году при Феодосии II.
Учеником Порфирия и последователем Плотина был Ямвлих из Халкиды в Келесирии. Ямвлих отошел от обычая своих ученых соотечественников и прожил в Сирии всю свою жизнь, ежегодно совершая поездки к горячим источникам Гадары. Он умер около 330 года н. э. Современные ученые не разделяют того восхищения, которое он внушал современникам, и утверждают, что свою репутацию он заработал фокусами и чудодейством. Ученики и неоплатоники более позднего времени обожествляли его; theios («божественный») стало его обычным эпитетом. Свои теологические рассуждения он соединил с нумерологическими, так как, по примеру неопифагорейцев, он приписывал цифрам большее значение, нежели научная математика. В космологии он разделяет учение своей школы о вечности мира. В психологии он старательнее, чем Порфирий, приписывает человеческой душе срединное положение между инфрачеловеческими и сверхчеловеческими существами и, в отличие от Порфирия, не считает животных разумными.
Если Апамея оставила свой след в философии, то Берит – в юриспруденции благодаря школе римского гражданского права, существовавшей в нем с начала III до середины VI века. Основанная, возможно, Септимием Севером (193–211), увековеченным в Берите храмом и статуей, и поддержанная его преемником из сирийской династии, эта школа была не только самой ранней из известных подобного рода, но и одной из самых долгоживущих. Она продержалась дольше всех. Творение Рима, она была и оставалась одним из творческих и интеллектуальных центров Римской империи. Позднее школы открывались и в других провинциях: в Александрии, Афинах и т. д., но первенство неизменно принадлежало Бериту. Александрия и Афины были скорее греческими, чем римскими; Берит был скорее римским, чем греческим. Кроме того, Бериту посчастливилось привлечь целую плеяду блестящих ученых и профессоров, которые превратили академию в университет и еще шире прославили его. Юридическое образование в то время было необходимым условием для получения государственного чина.
Два имени, озарившие своим блеском академию и увековеченные в Кодексе Юстиниана, – это Папиниан и Ульпиан. Юстиниан назвал Берит «матерью и кормилицей законов». Папиниан (Эмилий Папиниан), очевидно, родился в Эмесе. Есть основания полагать, что он дебютировал в области законоведения в Берите еще до того, как его пригласил Септимий Север, муж Юлии Домны, с которой Папиниан состоял в родстве, стать его советником в Риме. Сместив Папиниана с этого поста, Каракалла убил своего брата Гету (212 н. э.) и приказал обезглавить Папиниана. Тот лишь упрекнул палача в том, что он взял не меч, а топор. Причина казни не ясна; но нетрудно понять, что тиран не мог мириться с присутствием столь строгого наблюдателя и столь честного человека. Хотя на момент казни Папиану было всего тридцать семь лет, ни один другой римский юрист не оставил более богатого наследия. Не менее 595 фрагментов его трудов были включены в дигесты Юстиниана, один из составителей которого Анатолий был также профессором права в Берите. «Мнения» Папиниана вошли в программу обучения третьего года в юридических школах. Великий комментатор XVI века считает Папиниана первым из юристов прошлого и будущего и утверждает, что никто и никогда не превосходил его в знании законов и никто и никогда не сравняется с ним. Эрудиция Папиниана, основанная на интеллектуальной честности и цельности характера, сделала его образцом настоящего юриста.
Соперником Папиниана был его земляк и преемник Ульпиан. Ульпиан (Домиций Ульпиан) родился в Тире и преподавал в его северном соседе Берите. С кафедры его призвали в столицу цивилизованного мира, чтобы помогать Папиниану в управлении империей от имени цезарей сирийской династии. Преемник Каракаллы Элагабал, ставший императором в 218 году, отстранил Ульпиана от дел, но Александр Север, вступив на престол в 222 году, восстановил его в должности советника императора. В этом качестве Ульпиан провел судебную и другие реформы, которые не понравились определенным кругам. В 228 году он погиб от рук солдат, которые ночью ворвались в императорский дворец, куда он бежал в поисках убежища, и убили его в присутствии императора и его матери.
Ульпиан прожил дольше и сделал больший вклад, чем Папиниан. Составители дигест взяли из его работ около 2500 фрагментов – в общей сложности треть всего объема. В Кодексе Феодосия, составленном в 438 году для Восточной Римской империи, все труды Ульпиана и Папиниана признаны авторитетными для судей. Стиль Ульпиана проще и яснее, чем у Папиниана. Благодаря столь обильному цитированию их трудов оба юриста оказали непреходящее влияние на законодательства Европы.
До начала V века в Берите преподавали на латыни. Затем латынь сменилась греческим. К тому времени политически и интеллектуально Берит покинул орбиту Рима и был втянут в орбиту Константинополя. Однако есть такие произведения сирийской литературы, написанные на варварском греческом в период ранней Римской империи, которые оказали на человечество куда более долговечное и благотворное влияние, нежели все греческие и латинские классики, вместе взятые. И мы имеем в виду Евангелия и другие раннехристианские книги.
Глава 25
Подъем христианства
Около 6 года до н. э. родился тот, кто и разделил историю человечества на две эры. В то время все взгляды были обращены к Риму, хозяину мира, и его блистательному трону, воздвигнутому августейшим Цезарем. То, что какой-то сын плотника из далекой глухомани собрал вокруг себя приверженцев, учил, проповедовал, исцелял и умер на кресте за свои убеждения, никак не занимало историков. Историк более младшего поколения, единоверец и соотечественник Иисуса, посвятил этому, по его же словам, «мудрому человеку», делавшему «изумительные деяния», короткий абзац, который заканчивается такими словами: «Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени»[208]. Единственный латинский историк, который упоминает человека по имени Christus[209], вскользь замечает, что его «казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат». Это, видимо, произошло около 27 года н. э. Однако те, кто был ближе всего к Иисусу в Галилее и Иудее и лучше всего знал его, были убеждены в том, что это не обыкновенный человек, а Сын Божий. Они с готовностью начали новую жизнь и, как и он сам, без колебаний были готовы расстаться с ней ради своих убеждений. Некоторые из них добросовестно записали наставления и деяния своего учителя. Так и появились Евангелия, наш главный источник сведений о жизни Христа. Этому на первый взгляд незаметному новому вероучению кучки еврейских крестьян в захолустном уголке великой и высокоцивилизованной Римской империи было суждено просуществовать еще много веков после того, как сама империя, казавшаяся столь прочной и вечной, пала и канула в забвение. Оно сумело пережить все остальные вероучения и философские доктрины Рима и Греции.
Ни одно экстраординарное событие в жизни Христа – рождение от девы, общение с высшими силами, чудотворение, распятие, нисхождение в ад, возвращение, вознесение на небеса – не имеет аналогов в предыдущем ближневосточном религиозном опыте. Едва ли хоть какое-то из его учений не предвосхитили еврейские пророки или ранние семитские учителя. Однако нигде нет такой же концентрации благородных мыслей и такого акцента на возвышенных идеях, и нигде нет иного человека, который бы столь же исчерпывающим образом исполнял то, что проповедовал. Даже у «золотого правила» есть ассирийская параллель VII века до н. э.: «Если кто делает тебе зло, отплати ему добром». В других высказываниях, содержащихся в Евангелиях, увековечена древняя арамейская, еврейская или ханаанская мудрость. Рождественский посыл «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение!» (Лк., 2: 14) перекликается с призывом Алийян-Баала к Анат:
Лейтмотивом нового послания была любовь, любовь к Богу и любовь к человеку. Одна любовь подразумевала другую. Сам Бог есть любовь. Через любовь христиане объединили человечество в одну семью с единым отцом. Таким образом, примитивное христианство противопоставило всеобщий идеал местечковому идеалу, преобладавшему повсюду. Греки и римляне смотрели на человечество с точки зрения гражданства. Сирийские христиане первыми дали миру продуктивное мировоззрение. Оценивая мир, она рассматривали его не в плане владения, а в плане ответственности. В их обществе не было мирских амбиций. Во всем они делали упор на долге бескорыстной преданности Богу и служения человеку, на внутренней духовности вместо обрядности и церемоний.
Ни в одном из эллинистических вероучений любовь не лежала в основе философии. Только стоицизм сделал шаг в этом направлении. Никто не учил, что бог-искупитель обращается даже к самому низшему из людей. Никто не адресовал столь важного послания к бедным и изгнанным, к мытарям и грешникам.
Едва ли хоть какая-то языческая религия затрагивала внутренние истоки поступков и жизни. Все они в первую очередь заботились о ритуалах. Никто не проводил столь прочной связи между религией и моралью и не уделял столько внимания загробной жизни.
Христианство тесно связывает нравственный образ жизни с религией. Таким образом благотворительность становится скорее актом веры, чем справедливости. Обиженным и несчастным новая вера предлагала компенсацию в надежде на будущую жизнь. В ином мире праведников ждут наслаждения, в которых отказывает им этот мир. Греки и римляне наделяли бессмертием только того, кто был благодетелем своего народа или инициатом какой-то мистической религии.
Таким образом, по своей идеологии, этике, эсхатологии и догматической определенности новая религия, очевидно, была в состоянии удовлетворить те духовные, интеллектуальные и социальные требования, которые просвещенные люди всего мира, по-видимому, предъявляли своим традиционным религиям, но безуспешно. Позднее, организуясь как учреждение, церковь разработала методы, значительно превосходящие все имеющееся в других религиозных системах. Медленно, но верно это сирийское вероучение заняло место духовного господства. Благодаря этому сирийская культура внесла свой третий и величайший вклад в мировой прогресс. Цивилизованный мир не всегда отдает себе отчет в том, что в христианской литературе Сирии нашли свое главное выражение его высшие идеалы.
Христианство очень небыстро делало первые успехи. До конца I века в глазах обычного римского гражданина христианство, должно быть, было непонятной еврейской сектой, очередным из множества учений, пришедших с Ближнего Востока. Ядро раннехристианской общины составляли евреи. Император Домициан казнил собственного родственника по обвинению в атеизме, связанном с иудаизмом, несомненно имея в виду христианство. Лишь во времена Траяна государство обратило внимание на потенциал новой религии. Когда христианство бросило вызов старым верованиям, греческие и латинские авторы вступили в борьбу с новоявленными учителями. Для этих авторов прежняя религия была неразрывно связана с былыми свершениями их национальной истории. Для римлян в целом она была символом императорской власти. Кроме того, некоторые особенности новой религии казались чуждыми греко-римскому сознанию. В конце концов разрыв удалось преодолеть благодаря усилиям Павла и первых отцов церкви. Путем эллинизации христианства эти ранние учителя адаптировали его для экспансии на весь мир. Павел знал греческий язык и греческую философию. Он использовал философские выражения и термины и внедрил в свое учение понятия из мистических религий. Благодаря намеченному им пути христиане смогли примирить свою религию с греческой культурой. Христианство эллинизировалось еще до того, как стало приемлемым для греко-римлян. Надо признать, что их национальные культы и без того тяготели к монотеизму. Частые путешествия и общение с иноземцами подорвали веру в множество локальных богов и позволили заменить их божествами более широкого действия. Замена республики монархическим режимом была шагом в ту же сторону. Когда человек обязан хранить верность одному верховному правителю на земле, ему кажется более естественным и поклоняться одному верховному правителю на небесах. Все эти обстоятельства работали в пользу христианства; но прежде чем наступили дни его триумфа, его приверженцам пришлось пройти через муки и гонения.
Будучи политеистами, греки и римляне в целом терпимо относились к иноверцам. И даже более того, они постоянно пополняли свой пантеон новыми божествами. В самой столице империи они допускали странные египетские богослужения и иудейские ритуалы и разрешали представления не только на латинском и греческом языках, но и на иврите, финикийском и арамейском. В религии их политика выражалась в принципе «живи и дай жить другим». Христиане же как монотеисты не могли пойти на компромисс и вели агрессивный прозелитизм. Их первые общины воздерживались от участия в религиозных и общественных мероприятиях своих городов. Такое бескомпромиссное отношение ко всем языческим обычаям вкупе с непрекращающимися стараниями привлечь новообращенных не могло не закончиться конфликтом.
Первые жестокие гонения начались при Нероне. Поводом к ним послужил случайный пожар, в 64 году н. э. уничтоживший центральную часть Рима. Разъяренные горожане объясняли пожар еще одной безумной выходкой своего императора. В ужасе Нерон попытался переложить вину на столичных христиан и приказал истребить их до единого. Несмотря на то что это была местная мера, после этого и в провинции христиане периодически становились жертвами погромов. В 67 году н. э. в Риме Павла приговорили к смерти как христианина по указу Нерона. Петр, очевидно, также принял мученическую смерть в Риме на кресте примерно в то же время, что и Павел – от меча. Разумеется, погибло еще много христиан. То обстоятельство, что христиане держались в стороне от других общин, вызывало подозрения, и вокруг них множились недоброжелательные сплетни. Всякий раз, как в городе или общине случалось что-то плохое, из них делали козлов отпущения. Правители провинций часто карали подданных христиан за членство в, как им представлялось, тайных обществах.
Второй раз жестокие гонения обрушились на христиан в 95 году н. э. при императоре Домициане. Они также носили локальный характер и были направлены против иудеев, с которыми римляне по-прежнему часто путали христиан. Среди тех, кого судили во время этих преследований, были внуки Иуды, брата Христа, но их оправдали, сочтя «глупцами»[210]. В 112 году Траян постановил, что христиан, отказывающиеся поклоняться государственным богам и императору, следует судить и наказывать как изменников. Что касается государственной религии, то самым сильным и распространенным был культ императора. Установленный Августом, он играл роль внешнего выражения преданности власти. Указ Траяна фактически поставил христиан вне закона на следующие два столетия; иногда их систематически разыскивали и карали. В III веке, когда начался упадок империи, а христианская церковь начала уверенно идти вверх, власти стремились искоренить христианство ради восстановления престижа государства. В 250–251 годах при Деции снова стали наказывать всех, кто отказывался публично поклониться богам государства. В 257–258 годах Валериан не только потребовал от христиан публично приносить жертвы, но и запретил им встречаться. Некоторые, по крайней мере на словах, отреклись от своей веры.