Обычные люди были, как правило, крестьянами или их односельчанами-ремесленниками – плотниками, кузнецами, сапожниками или лавочниками. Как эллинизация, так и романизация очень мало затронула деревни. Крестьяне, особенно вдали от крупных городов, упорно цеплялись за свой традиционный образ жизни. Буквы и содержание надписей, найденных в Ас-Сафе – вулканическом регионе примерно в 100 милях (160 км) к юго-востоку от Дамаска, – и датируемых первыми тремя веками христианской эры, свидетельствуют о живучести древних обрядов и обычаев.

Над крестьянством стояла местная знать. В нее входили крупные землевладельцы, собственники овечьих и козьих стад, проживавшие в соседних городах. Члены этого класса также были главами общины и в религиозных делах. В караванных и приморских городах, в греко-римских колониях жили богатые купцы и дельцы, а также государственные чиновники. В городах благодаря рабству сложился класс «белых воротничков», слишком гордых, чтобы работать. Отдельные рабовладельцы с умом использовали свой досуг, чтобы служить городу или государству, другие – чтобы служить музам, но большинство превратилось в класс господ, «джентльменов», проводящих время за охотой, увеселениями и светскими приемами. Однако климатические условия и традиционные представления о жизни способствовали умеренности; да и сознание верности семье – самый ценный элемент наследия, доставшегося нам от патриархальной эпохи, – никогда не теряло своей власти над народом; оно и сегодня остается такой же живой силой.

Деревенские женщины тогда, как и сегодня, ходили с открытым лицом. Горожанки закрывали лицо либо чадрой, либо покрывалом, которое оборачивалось вокруг головы и ниспадало на плечи вроде капюшона, отчасти напоминая современное одеяние. На женских статуях порой изображаются татуировки, часто на груди, и этот обычай сохраняется до сих пор.

Поскольку римское право никогда не признавало иных форм брака, кроме моногамии, многоженство не могло быть распространенным явлением в заселенных областях Римской Сирии. Обрезание, древнесемитский обычай, очевидно, вышел из обихода в результате контактов с индоевропейцами и окончательно исчез под влиянием христианства.

В эллинизированных или романизированных городах, а также городах на побережье общество развлекалось обычными для грекоримского мира способами: борьбой, гонками колесниц, музыкальными конкурсами и театральными представлениями. В регионах на границе с пустыней были популярны гонки на дромадерах. Охота была излюбленным занятием богачей. На памятниках изображены сцены, где охотники с луками или копьями на конях гонятся за медведями, антилопами, газелями и кабанами, иногда с гончими собаками. В римский период сохранялись такие заведения, как термы, сочетавшие в себе функции гимнасия и бани и появившиеся в Сирии еще при Селевкидах.

С эпохи ранней империи сирийцы в сознании римлян ассоциировались с музыкой, танцами, цирковыми представлениями и другими видами развлечений. В латинской литературе фигурируют наездники из Лаодикии, актеры из Берита, цирковые артисты из Тира, танцовщики из Кесарии, флейтисты из Гелиополя, музыканты из Газы и борцы из Аскалона. Профессиональные сирийские артисты регулярно собирались в труппы, ездили с места на место, и любой желающий мог нанять их для выступления на пиру или празднике. Рим, похоже, покровительствовал многим подобным труппам, причем некоторые из которых явились из Антиохии. Римский сатирик Ювенал (ок. 60—140 н. э.) сердито сетует:

Римляне говорили о сирийской ambubaia[199], как в наше время говорят о парижской кокетке. Если верить Афинею[200], вся Финикия от края до края полна «блудливыми песенками». После своего парфянского похода (166 н. э.) распутный император Вер не пожалел времени, чтобы поразвлечься и повеселиться в Лаодикии и Дафне, и вернулся к себе в столицу с целым обозом сирийских музыкантов, актеров, шутов и других артистов, значительно повлиявших на вкусы того времени.

В том, что касается роскоши и беспутства, то пальма первенства по праву достается Антиохии с ее пригородом Дафной. Здесь, в этом северносирийском уголке, как нигде больше в Римской Сирии, жизненные удовольствия считались главнейшей целью, а долг и обязанности – делом второстепенным. Помпей позволил Антиохии сохранить привилегию автономии, которой она обладала при Селевкидах. После победы при Иссе (194) Септимий Север за поддержку, оказанную Антиохией его сопернику, низвел ее до уровня метрополии и превратил в «деревню» Лаодикии. Его преемник Каракалла сделал ее колонией. Юлий Цезарь одарил ее, помимо прочего, новыми зданиями театра и амфитеатра. Ирод Великий прибавил дорогу и колоннаду. Калигула, Траян и Адриан – бани. Антонин Пий вымостил главную улицу египетским гранитом. Коммод (177–192) вновь стал устраивать регулярные Олимпийские игры. Во времена Иосифа Флавия это был третий по величине город империи (после Рима и Александрии). С наступлением темноты его мощеные улицы и общественные площади освещались фонарями. В отличие от других городов, здесь ночное освещение улиц почти равнялось дневному свету. В панегирике родному городу поздний антиохийский ритор Либаний (314 – ок. 393) упоминает эту особенность: «Светильник солнца сменяют другие светильники, превосходящие освещение египтян. И ночь у нас одним только отличается ото дня, видом света».

Терракотовая статуэтка в виде двух девушек-музыкантш на спине верблюда. Девушки сидят под навесом, прикрепленным к седлу с пышной драпировкой. Одна играет на барабане, другая на двойной флейте. По-видимому, девушки принимают участие в религиозной процессии, проводящейся каким-то храмом. Подобная сцена, вероятно, была привычной для сирийцев в римские времена. Лувр, Париж

Подобного больше не говорится ни о едином городе Античности. Описав источники Дафны и акведук, ведущий оттуда в Антиохию, Либаний[201] похваляется:

«Каждая из общественных бань изливает воды, сколько река, а из частных одни, как те, другие разве не многим менее… Можно усмотреть богатство источников в количестве домов. Дело в том, что сколько домов, столько водоемов, вернее же, при каждом их много, и большинство мастерских прикрашено этим. Поэтому мы не вступаем в борьбу около общественных водоемов, кто вперед кого зачерпнет воды, что удручает многие города из богатых золотом. У них сильная толкотня вокруг водоемов, плач из-за разбитой посуды, раны подле источников. У нас же, благодаря тому что у каждого водоем внутри дома, общие текут напоказ. Прозрачность же воды хорошо можно проверить тем путем, если, наполнив водовместилище, остановить приток в него воды. Подумаешь, он – пустой. Так дно отчетливо блестит под водою. Поэтому не знаю, зрелище это может ли скорее разжечь жажду, чем утолить».

Римский акведук, по которому в Антиохию текла вода из Дафны

Дорога между Антиохией и Дафной – расстояние в 5 миль (8 км) – была окаймлена парками, фонтанами, виллами и великолепными строениями, вполне подобавшими той веселой толпе, которая стекалась от городских ворот к месту священного развлечения. Дафна сама представляла собой увеселительный сад окружностью в 10 миль (16 км) – «чистейший дар царицы нимф», по словам Либания. Это место славилось на весь мир своими струящимися и бьющими фонтанами, тенистыми тропинками, чудными лаврами (в честь которых оно и получило свое имя) и высокими кипарисами, посвященными Аполлону. Даже христианские императоры в последующие века пощадили эти деревья. Запрет на их вырубку все еще действовал в VI веке. В священной роще протекал ручей, вода в котором по неизвестным причинам периодически возмущалась. В это время тамошние жрецы впадали в экстаз и начинали прорицать. С дафнийским оракулом советовались даже императоры. Храм Аполлона и Дианы, построенный Селевком, обладал правом убежища. Его стены из сверкающего мрамора с двух сторон обрамляли ряды колонн, и стоявшая в нем колоссальная статуя Аполлона доходила почти до самого потолка. Ранние императоры, совершая паломничество в Дафну, разбивали лагерь и ночевали в палатках. Диоклетиан (284–305) выстроил там дворец, который затем украсил Феодосий (378–395). Адриан, который, будучи легатом Сирии, именно в Антиохии получил весть о своем восшествии на престол, подарил Антиохии несколько зданий, а Дафне – театр. Он отремонтировал и расширил акведуки, снабжавшие водой оба города. Дафну украшали и другие постройки. «Ни один город во всей империи не превосходил ее по великолепию и пышности общественных сооружений»[202]. Ее главная улица длиной 2 мили (3 км) с крытой колоннадой по обеим сторонам и широкой проезжей частью посередине пролегала через центр города параллельно Оронту.

Со времен Селевкидов в Дафне устраивались самые блестящие в Сирии игры. Один богатый антиохийский сенатор, сопровождавший Августа в его обратном пути в Рим, завещал все свое состояние на то, чтобы учредить в Дафне тридцатидневный праздник – Олимпийские игры – с танцами, драматическими представлениями, гонками на колесницах, состязаниями атлетов и гладиаторов. В начале III века их продолжительность увеличилась до сорока пяти дней. Иногда в зрелищах участвовали женщины, и, как и следовало ожидать, празднество стало поводом для многочисленных вольностей в области морали. Дафнийская распущенность стала притчей во языцех.

Гордые, непокорные и насмешливые, антиохийцы были известными мастерами сарказма. Как видно, они не могли забыть, что когда-то в их городе жили цари, и были готовы встать на сторону любого претендента, если его поддержала сирийская армия. Они неизменно ссорились со всеми императорами, которые останавливались у них в городе. Адриан лишил Антиохию права чеканить монету, Марк Аврелий – права собрания; Септимий Север передал главенство над Сирией Лаодикии. Как говорилось выше, в течение некоторого времени Антиохия была подчинена Лаодикии. Императоры даровали городам звания и права в награду за хорошее поведение, а за нелояльное отношение отнимали их. Север распорядился разделить Сирию на две провинции: северную Келесирию, которой разрешили оставить два легиона, и южную Сиро-Финикию – с одним легионом. Затем Антиохия не поладила с Юлианом, который провел там зиму 362 года, готовясь к персидской кампании, он попытался регулировать цены на питье и танцы. Сенаторы держали в своих руках черный рынок. В то время большинство антиохийцев были христианами, но не император, который стремился восстановить язычество. Над ним потешались, изображая его карликом с козлиной бородой. Сами горожане до старости ходили чисто выбритыми. Еще задолго до Юлиана Траян сделал Антиохию опорной базой для походов на парфян, которыми завершилась его жизнь. Зимой 115 года н. э., когда император чудом избежал гибели, на город обрушилось одно из сильнейших землетрясений в истории. Даже «гора Кораз была сдвинута, так что ее вершина опустилась и, казалось, чуть не упала на город»[203]. Вторым крупным бедствием, которое постигло город, было его взятие в 260 году н. э. персом Шапуром I. Когда это произошло, внимание горожан как раз было поглощено театральным представлением, как вдруг жена одного актера вскричала: «Если это не сон, то вот персы?», после чего все повернули голову и увидели, как на них градом посыпались стрелы. Враги подожгли город и перебили множество жителей, не потеряв при этом никого из своих.

Южная соперница Антиохии Лаодикия также была излюбленным местом отдыха сановников и знати. В начале I века н. э. пологие холмы, плавно возвышавшиеся над городом, почти до самых вершин покрывали виноградные лозы. Виноградники простирались на восток почти до Апамеи, а вина экспортировались из прекрасной лаодикийской гавани в Александрию. Ирод Великий (умер в 4 г. до н. э.), который первым из иудейских правителей стал изливать свои милости на колонии, дабы таким образом снискать благосклонность императора, построил в Лаодикии, среди прочих, акведук, большой фрагмент которого еще можно видеть до сих пор.

Сестра Лаодикии Апамея со времен Селевкидов могла похвастаться царскими парками, полными дичи, и превосходными пастбищами. В ее храме находился знаменитый оракул, вероятно, тот самый, кто предсказал возвышение Юлии Домны, родоначальницы сирийской императорской династии, и поддержал стремление ее мужа Септимия Севера к трону. Север снова вернулся в город уже в качестве императора. Посвящения Баалу Апамейскому были найдены даже далеко на западе, вплоть до Везона в Южной Франции, где был установлен жертвенник «Баалу, направителю удачи». Некоторые уроженцы Апамеи достигли высокого положения в византийскую и христианскую эпоху.

К югу от Апамеи на Оронте стояла Эмеса (Химс), где на протяжении всего римского периода сохранялось исконное правление царей-священников. Местная аристократия правила такими городами, как Дамаск, Пальмира и Эдесса. Каждый был центром мелкого государства; из них Пальмирское царство превратилось в грозную силу. Эмесская аристократия, так же как пальмирская и дамасская, добилась того, что на какое-то время она вошла в круг имперской знати и впоследствии участвовала в управлении империей еще до того, как двое ее представителей захватили императорский трон. Основателем эмесской династии был человек с латинизированным именем Гай Юлий Сампсигерам, потомков которого сверг Домициан (81–96). Однако отпрыск этого рода снова вышел на историческую сцену при Валериане и в 258 году возглавил городское ополчение против парфян, как это неоднократно делали эдесские Абгары и пальмирские цари. Храм Баала в Эмесе прославился тем, что один из его молодых жрецов Басси-ан взошел на трон цезарей под именем Элагабал (218–222) – имя взято в честь покровителя Эмесы. На монетах этого императора город называется метрополией, на монетах его предшественника Каракаллы – колонией. Позже Эмеса стала столицей Финикии Ливанской.

Во времена Селевкидов и Рима Дамаск, бывшая и будущая столица Сирии, находился в тени Антиохии и некоторых приморских городов. Античные авторы упоминали его лишь вскользь. При жизни Страбона на Дамаск с окрестностями все еще совершали набеги разбойники, причем в одной из их пещер на юге среди холмов Трахонитиды могли укрыться четыре тысячи человек. Эти же грабители обычно нападали и на караваны из Аравии Плодородной. Территория Дамаска была настолько обширна, что при Тиберии у него возник пограничный спор с Сидоном. Его богатство зависело от торговли и садоводства, а также от доходов с земли. Во II веке его положение заметно улучшилось. Адриан повысил город до уровня метрополии (главного города), а Александр Север (222–235) наделил его колониальными правами. При Диоклетиане в Дамаске разместился арсенал как предзнаменование будущего мастерства его жителей в ковке оружия. С дамасскими купцами его семитский покровитель Хадад Рамману добрался до Италии под именем Юпитера Дамасского. Жрец Юпитера Оптима Максима Дамасцена («лучшего, величайшего, дамасского») заседал в местном сенате города Путеолы, ныне Поццуоли, морского порта.