Перед самым большим из них — что стоит ближе всего к величественным скалам, нависшим над темным Тирренским морем, — я вижу танцующие пары. Слышу звон бокалов и оживленные разговоры, музыку. Вполне нормальные звуки для элегантной вечеринки под открытым небом. Но мы идем в другую палатку — лиловую с бахромой, царственную. В ней есть что-то римское.

Внутри перед зеркалами и туалетными столиками стоят несколько молодых девушек. Их всех наряжают итальянские прислужницы в простых белых туниках.

Наверное, эти женщины — взволнованные и напряженные — тоже готовятся к инициации. Бросаю взгляд на их симпатичные лица, тронутые волнением. Девушки вскользь смотрят на меня и кивают.

Все мы чувствуем одно и то же.

— Пожалуйста, — говорит одна из прислужниц. Ее английский не на высоте, но жесты красноречивы. — Снять одежду.

Мужчин в этом огромном шелковом шатре нет. От подвешенных ламп идет мягкий свет, но я все равно смущаюсь. Вспоминаю слова Марка. Если я хочу остаться с ним — пускай на одно лето, — я должна делать то, что мне говорят. Должна успокоиться, подчиниться. Снова.

Я набираю воздуха в легкие и киваю. Девушки делают шаг вперед. Очевидно, они хотят помочь мне раздеться, но я отмахиваюсь от них. Никто не смеет прикасаться к моему безумно дорогому платью от Армани. Снимаю его сама и аккуратно складываю. Кажется, девушки меня поняли и позволили повесить платье на вешалку. Следом снимаю белье, пока не остаюсь в чем мать родила. Даже не могу взглянуть на других претенденток на посвящение, слишком уж я смущена. Тогда я сосредоточиваюсь на действиях прислужниц.

Они начинают суетиться над моим костюмом для вечеринки.

— Per favore, signorina?

Я заинтересованно слежу за ними. Меня одевают так, как никогда раньше.

Сперва берут полупрозрачные белые шелковые чулки и медленно поднимают вверх по ногам. К каждому прикреплена подвязка, чтобы они не спадали. Подвязки украшены золотыми бусинами и крошечными кремовыми жемчужинами: очень красиво, возможно старинная вещь. Мне подают туфельки с высоким подъемом, которые идеально подходят по размеру. На носках — миниатюрные шелковые бантики в стиле барокко, а каблуки высокие и массивные. Туфли восемнадцатого века. Щегольские и сексуальные.

Меня одевают как содержанку из восемнадцатого столетия. Как любовницу-фаворитку «короля-солнца».

— Хорошо, — говорит итальянка. — Стойте, пожалуйста.

Аккуратно и ловко она закрепляет на моей талии корсет. Ничего подобного раньше я не носила. Ярко-алого цвета, с замысловатой вышивкой. Ой, больно! Прислужница начинает зашнуровывать его — туже и туже. От такого давления мои груди приподнимаются и сходятся вместе, образуя глубокую ложбинку. Этот корсет как бандаж. Правда, не совсем. Он более утонченный. Болезненный, но утонченный.

— Signorina, пожалуйста, сесть, делать волосы.

Отвлекаюсь от своих мыслей и смотрю по сторонам. Кажется, я единственная, кто остался в шатре. Остальных девушек одели и проводили на вторую мистерию.

— Сесть?

Я послушно сажусь на маленький золоченый табурет и смотрюсь в огромное зеркало в деревянной раме. Прислужницы возятся с моими волосами, завивают локоны, плетут косички, закалывают жемчужными шпильками и крошечными шелковыми бантиками. Несколько волнистых прядей спускаются по бокам. Мои невзрачные светлые волосы вдруг чудесным образом преображаются, становясь при этом освещении золотистыми.

У этих девушек явный талант. Они заканчивают работу, и я потрясенно пялюсь в зеркало. Любуюсь своим отражениеи. Я чуть ли не Мария-Антуанетта.

За исключением одной детали. От чулок с подвязками до золотой каймы корсета на мне абсолютно ничего нет. Идеально гладкий лобок, ягодицы, все самое сокровенное — на виду. Все обрамлено аксессуарами. Изящный старинный костюм стократно подчеркивает мою наготу там, внизу.