— Садись, не задерживай! — прикрикнул он. — Приказано доставить до обеда.

Тимофей Петрович медлил. Положение безвыходное. Остается слабая надежда — сбежать по дороге. Пристрелить их и сбежать.

— Долго еще ждать? А ну, враз! — Плосколицый наставил на лесника карабин.

Тимофей Петрович подошел к телеге.

— Садись на передок, — сказал второй полицай. — Будешь править. Не барин на извозчиках разъезжать!

— Верно! — поддержал плосколицый. — Садись спе-реду, а мы за твоей спиной присмотрим.

Тимофей Петрович понял: бежать не удастся…

В дороге полицаи забавлялись, стреляя на лету в ворон. Пугаясь выстрелов, лошадь неслась вскачь. Не прошло и часа, как телега остановилась у полицейского управления.

Сжатый с двух сторон полицаями, Марченко вошел в кабинет начальника полиции Дашкевича. До войны Дашкевич был директором ресторана в Минске. Когда немцы заняли столицу Белоруссии, Дашкевич явился в гестапо и вручил фашистам список известных ему коммунистов. В награду его назначили начальником полиции в Гладове.

— Привезли, пан начальник, — доложил плосколицый полицай. — Прикажете обыскать?

— Идите, — сказал Дашкевич. — Остальное без вас…

Полицаи ушли.

— Садись. — сказал мрачно Дашкевич и громко рыгнул. — Изжога замучила!

Тимофей Петрович сел.

— Потому что блюда на маргарине, — пояснил Дашкевич. — Мы к маргарину не привыкли. Маргарин только продукт портит…

Тимофей Петрович хмуро молчал, стараясь понять, какую игру ведет с ним предатель.

— Имею вопрос, — сказал Дашкевич и побарабанил пальцами по столу. — Как настроение? Как думаешь дальше харчиться?

"Издевается, подлец! — подумал Тимофей Петрович. — Хочет позабавиться моим страхом". И сказал как можно спокойнее:

— Настроение хорошее, господин начальник. А насчет харчей — сами знаете: маргарин! Эрзац!

— Правильно, эрзац! — оживился Дашкевич. — Теперь, уважаемый, кругом эрзац. Не только продукты, даже люди эрзацные стали, — сказал он, останавливая тяжелый взгляд на леснике. — Ты его своим считаешь, а он — большевистский агент. Вроде, понимаешь, рака. Поймаешь его — он черный, бросил в кипяток — красным обернется. Правильно я говорю?