Пленный по-своему понял слезы мальчика и погладил его по плечу.

— Не робей! — заговорил он успокаивающе. — Ничего фашист тебе не сделает. Подержит и выпустит. На кой ты ему сдался!

— Я не боюсь, — сказал зло Юрась. — Я убегу отсюда!

Тусклый взгляд солдата оживился:

— Вот это разговор! Не может того быть, чтобы мы здесь сгнили на радость гадам. Гляди в оба, зри в три! Правильно говорю?

Юрась кивнул головой.

— А коли так, держись за Егора Кротова.

— Кто это?

— Во непонятливый! Конечно, я! Второго Егора Кротова не отыщешь на всем глобусе!

Всю ночь Юрась пролежал с открытыми глазами. Слева от него тяжело дышал Егор Кротов, справа — беспокойно ворочался пленный, со светлой густой бородой. Про него Кротов сказал Юрасю:

— Учитель. Душевный человек…

Вой лагерной сирены поднял пленных в пять утра. Один за другим сползали они с неструганых дощатых нар и поспешно выходили во двор. Вышел и Юрась.

— Где здесь умыться? — спросил он Кротова.

— Эка чего захотел! — сказал без улыбки солдат. — Нет для нас у немца воды…

— Но без воды человек не может жить. Нам учительница говорила. Без пищи можно долго, а без воды нельзя…

— Пить фашист дает понемногу. Потому как лошадь без воды не может, а мы здесь за лошадей работаем.

— За лошадей?

— Ну да. Тебя-то. пожалуй, не возьмут. Потому как ты не коренник, не пристяжной, а так, стригунок, жеребенок вроде…

Юрась решил, что Кротов шутит.

— А когда здесь кормят? — спросил он.