— А что надо понять? — В двух словах я передала ему историю о меняющийся картине. — Покажи, где она висела, — вмиг посерьезнел он. И не только тон изменился — глаза. Они даже оттенок свой меняли в зависимости от ситуации и его настроения, а не просто выражение, как у всех других людей. Когда он шутил и смеялся, они были светло-коричневыми в рыжину и излучали тепло. Когда был строгим, вдумчивым и серьезным — они приобретали темно-каштановый оттенок и будто бы подчиняли себе. Я уже поняла, что в такие моменты лучше долго в них не глядеть…

Чтобы и сейчас не смотреть, я быстро повела его в детскую, попутно что-то добавляя к уже поведанной истории.

Не знаю, почему я все ему рассказываю. Информация о том, что в гости заходил Петр, не должна была окончательно снимать с него подозрения. Хотя этим теперь должны заниматься компетентные органы. В любом случае такая откровенность с малознакомым человеком никогда не доводит до добра. Пусть у меня мало жизненного опыта, но такие вещи знаю даже я. Просто когда человек так себя ведет, кажется легкомысленным и ветреным, это дает иллюзорное чувство, что он все равно забудет все, что ты ему расскажешь. И ты относишься к этому как к беседе со случайном попутчиком в поезде — все сказанное тобой канет в Лету. Но ведь не канет. Это ложное чувство, которое он, возможно, вызывает специально. Умышленно вводит тебя в состояние расслабленности и доверия. Еще одна психологическая уловка, на которую я попалась? Или на этот раз я не ошиблась, поверив другому живому существу? Что ж, поживем — увидим.

В то время как меня посещали экзистенциальные размышления, Юлиан деловито осматривал стену и крючок на картине.

— Гвоздь висит криво, — резюмировал он по окончании проверки, — следовательно, и картина не может ровно висеть.

— Но висела!

— Значит, это была другая картина, — с уверенностью заявил он. — И у нее была кривая петля, на которой она держалась, в результате угол и сторона искривления состыковывались с углом и стороной искривления гвоздя, что в итоге нивелировало все искривления.

— Че?

Будто не слыша меня, он продолжал:

— Поэтому она и висела ровно. Понимаешь? Физика!

Я хлопнула себя ладонью по лбу — надеюсь это выглядело не менее театрально, чем все те жесты, которыми он меня любит баловать, — на что он предложил исправить ситуацию.

— Как? Будешь крючок исправлять и на этой картине?

— Браво, блондинка! Тебе пора перекраситься. Неси молоток.

— Но… — я беспомощно поглазела по сторонам, уже позабыв, что, кроме всякой рухляди, в комнате ничего нет. — Я не знаю, есть ли он здесь.

— Не понял.

— Я ж говорю, это не моя квартира! Я тут четвертый день живу! Я не знаю, есть ли тут молоток!

— Так, не паникуй. Я поищу.

После получасовых поисков инструмент отыскался на стеллаже за унитазом. В следующую минуту я узнала, что владеть теорией и владеть практикой — абсолютно разные вещи. Пятерка в аттестате по точным наукам не помогла Юлиану открыть в себе слесарные или столярские способности. Пару раз стукнув по металлической петельке, он сорвал ее с самореза, при помощи которого она прикреплялась к дереву. Таким образом, петля осталась в одной стороне, картина в другой, Юлиан с молотком в руке — в третьей.

— Это невозможно сделать, — возвращая мне молоток, официально-деловым тоном ответил Юлиан — ну словно обсуждал условия предстоящего сотрудничества перед подписанием контракта, а не испортил предмет интерьера в чужой квартире.

— Теперь уже точно, — кивнула я, оглядывая результаты его труда. Уж лучше бы я Алексея попросила, с виду он более рукастый.