– Когда вы видели его в последний раз?
– Да вот вчера и видела. – Она покачала головой, – как обычно, принес свои наркоманские картины… да, наркоманом он не был, но рисовал точно как под кайфом. Только ушел рано, он о своей жизни вообще не откровенничал ни с кем, только о своих «потоках вселенной» и прочей дребедени.
– А может, было что-то странное, ну что-то, что вам бросилось в глаза? – Он закусил губу, боясь и желая услышать ответ.
– Ты прямо как детектив из фильма, – и она грубо засмеялась, – не видела я ничего странного, я на всю эту мазню вообще не смотрю, насмотрелась за десять-то лет. И ничего необычного тоже не было, пришел, поторговал, что-то продал и ушел. Всё как всегда.
Продал, подумал Пророк, и я, кажется, знаю, что. Всё сходилось, и то, что эта вульгарная и недалекая женщина ухватила саму суть, волновало еще больше. Он любил медитировать, закрытая зона, куча людей из органов, Фатима и его собственный выход из тела. А теперь – пожар, и художник мертв, и даже этой едва знавшей его торговке понятно, что он не мог напиться и забыть выключить газ.
– И вот еще что странно, все его картины сгорели, потому что он хранил их в гараже, а гараж тоже взлетел на воздух. Там полквартала к чертям разнесло.
Они помолчали, каждый обдумывал свое.
– Не спасли его все эти фенечки и высшие Я, – заключила она, – тут какое-то зло осело, я это чую, Паучиха был большим сгустком зла, а черти к чертям тянутся, так что тут теперь чернота. – Она перекрестилась, – вот, ношу теперь крест не снимая, и каждый день лампадку жгу да молитвы читаю. Страшно, вот так будешь спать, ничего не подозревая, а соседний дом с гаражом как рванет, и – хана, привет, апостол Петр.
– Вы с полицией уже говорили? Они от вас точно не отстанут…
– Еще не добрались до меня, но я тебе так скажу: хрен им в жопу! Я с ментами не любезничаю, – она снова оскалила золотые зубы в подобии улыбки, – они не платят, только проблемы создают. Нельзя им помогать, тебя же крайним и сделают, понял?
– Не могу не согласиться, – очаровательно улыбнулся Пророк, но в душе темной волной ворочался ужас. Он опоздал ровно на 1 день, кто-то разобрался с художником, увидевшим то, что видеть был не должен.
Мысли мешались и ураганом летели в голове, кто это сделал? Зачем? Хотя, похоже, на второй вопрос ответ был очевиден. Фатима? Интуиция говорила, что нет, и сердце говорило. И не потому, что она не стала бы убивать обычного зеваку, стала бы, и убивала, и он это знал, просто это был не ее почерк, всё это было так непохоже на Фатиму, что невольно напрашивался вывод: это не она, здесь поработал кто-то другой.
Пожар, двойное убийство… нет, она бы убрала его по-тихому и сбросила в море, она была тенью, ангелом смерти, который находит тебя именно тогда, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Она не стала бы сжигать дом, гараж и еще целую улицу, лишние хлопоты она на себя не брала и масштабные зрелища тоже не устраивала, ее стиль – невидимость, тишина и полная секретность, а это ночное шоу попало в новости, в то время как об одиноком трупе максимум была бы заметка в местной газетенке. А скорее всего, его бы еще и не нашли, думал Пророк, прокладывая путь сквозь толпу, он понятия не имел, что будет дальше делать, и, тем более, как узнать, кто еще охотился за портретом Фатимы, и кто его получил. Одно он понимал: оставаться здесь он больше не может, шум толпы, сотни жадных глаз и голосов, обсуждающих одно и то же – пир падальщиков после битвы. И где-то в этой толпе бродил невидимый враг, тот, что увидел картину именно здесь, на набережной, почему-то Пророк был в этом уверен, может, он и сейчас здесь, вынюхивает, ищет следы…
Я тоже часть следа, подумал Пророк, тревожность звенела в груди, как струна, как много знает этот кто-то? Какими ресурсами обладает, если сумел узнать лицо самой скрытной убийцы? Внезапно солнце стало прожектором, безжалостно освещающим именно его среди всей массы людей, ему вдруг показалось, что все глаза смотрят на него, что люди перешептываются и перемигиваются, что они знают его, что они собрались здесь ради отменного шоу, и оно вот-вот начнется, один главный герой уже вышел на сцену…
Не привлекай внимания, строго сказал он себе, не смей даже шаг ускорять, иди, как шел, и убирайся отсюда скорее. Это стоило больших усилий, но он двинулся вперед, бросая невидящие взгляды на картины, на людей, на сверкающую под холодным солнцем воду. Его глаза, спрятанные за темными очками, высматривали что-то, или кого-то, он сам не знал, он стал загнанным зверем, ребенком, вдруг обнаружившим, что забрел в логово людоедов, и, на самом деле, единственным, что он сейчас хотел увидеть, был выход с набережной.
Собирая волю в кулак, он изо всех сил пытался не расталкивать всех и не бежать к лестнице, ведущей, как ему казалось, к спасению, широкая аллея внизу была не так запружена людьми, хотя там тоже снимали какие-то сюжеты, продавали картины, а подростки на скейтах и роликах сновали по толпе, как метеоры, разрезающие ночное небо. Надо убираться не только с этой набережной, думал Пророк, заставляя себя неспешно спускаться по широкой лестнице, надо валить из этого вшивого городишки к чертям собачьим, и как можно быстрее. Но он знал, что не свалит, не прямо сейчас, по крайней мере, было еще 2 места, которые тянули его, как магнит. И хотя умом он понимал, что ему там нечего делать, что именно в этих местах его могут поджидать… но душа никогда не славилась рациональностью, а она коварно шептала, что он не может уехать, не увидев то, что осталось от дома, не побывав на том месте, куда неведомая сила перенесла его сознание, пока тело валялось в парке на другом конце материка. То, что произошло с ним, было чудом, да, пугающим и опасным, но чудом, и он просто не мог не убедиться лишний раз, что всё это было на самом деле. Потому что в жизни лишь раз открывается дверь в волшебное, подумал он, и то, не для каждого человека, я буду очень осторожен, я буду параноиком, пока не оставлю этот край земли далеко позади, но
Как оказалось, подойти к месту ночного взрыва было почти невозможно, что было вполне предсказуемо – зеваки, журналисты и всё еще работающие пожарные и следователи создали вокруг квартала плотное кольцо, пробиться через которое не было никакой возможности. С двух сторон улицу закрыли металлические заграждения и машины спасателей и полиции, однако нескольким журналистам разрешили снимать, и теперь они с серьезным и гордым видом вещали что-то в камеры на фоне разрушенного квартала.
А тут как будто война прошла, заметил Пророк, смешиваясь с толпой у заграждений, в воздухе висел сильный запах гари и химикатов, на асфальте даже за заграждениями валялись обломки кирпичей, фрагменты мебели и домашней утвари, с отвращением Пророк понял, что более крупные и опознаваемые «сувениры» толпа уже растащила – прямо рядом с ним стоял парень с тупым лицом и стрижкой «ежик», в руках у него был почерневший погнутый половник и щенок-робот без ноги с подпаленной шерстью. Падальщики, в который раз подумал Пророк, с презрением оглядывая толпу, но сейчас он намеревался прикинуться таким же падальщиком, стать одним из этого стада, чтобы увидеть то, что касалось его больше, чем всех этих людей.
Придав лицу озабоченно глупое выражение, он стал протискиваться вперед, совершенно искренне пораженный видом разрушенных домов без крыш и стен, которые удавалось увидеть. В первый ряд он пробираться не стал, да его бы и не пустили, но со своего места он отлично видел всю картину, и она ужасала – выбитые стекла в домах ближе к концу улицы, валяющиеся на дороге и газонах обломки и обгоревшие вещи, сожженные деревья тянули к мутному от еще не рассеявшегося дыма небу черные мертвые руки, как будто вопрошали, как такое могло случиться и почему именно с ними? А дальше по улице, где сгрудились машины МЧС и полиции, в буквальном смысле остались одни руины, дорога и тротуар были завалены обрушившимися стенами, фрагментами мебели и заборов, что-то кричали спасатели, ползая по этим кучам, полицейские мрачно курили и что-то записывали в бланки. С противоположной стороны улицы начала стягиваться техника для разбора завалов, где-то рыдали люди, кто-то кричал в телефон, кто-то ругался с полицией, стоящей недалеко от заграждений.