– Сколько жизни… Сколько энергии… Сколько страсти… Эх. Не сравнить с нашим скулежом побитой собаки. «Боже, царя храни…», твою дивизию! Императора же! Да и почему только его? А его империю? А его народ? Что за вздорная песня! И настолько поганая, что ничего, кроме как желания поставить свечку за упокой души, и не вызывает. Хм. Что думаете, господа? Может, нам и самим что приличное сочинить? Чтобы не краснеть перед соседями?

– Ваше Императорское Величество! – воскликнул Милютин. – Мы нисколько не краснеем за гимн империи.

– Гимн? Империи? Да вы, верно, шутите? Эта песня звучит как заупокойная молитва бродяжки, но никак не как гимн, – произнес он и начал играть «Прощание славянки»[4] в некотором приближении и упрощении. Ибо точнее по памяти подобрать не смог.

Доиграл. Встал. Опустил крышку рояля. И, обернувшись к гостям, произнес:

– Ну что же вы стоите? Присаживайтесь. Разговор предстоит непростой. Я слишком увлекся. Прошу, – указал он им на «посадочные места».

– Ваше Императорское Величество, – выступив вперед, спросил генерал Гурко. – А кто автор этой музыки?

– Зачем вам?

– Понравилась. Если ее переложить на духовой оркестр… сильно зазвучит. Я хотел бы пообщаться с ее сочинителем.

– Да, очень удачная мелодия, – охотно согласился военный министр. – Было бы неплохо привлечь автора к музыкальным делам по военному ведомству.

– Почему только военному? – возмутился великий князь Константин Николаевич, продолжавший стоять перед морским министром.

– Господа. Не о том вы думаете. Мелодию считайте народной. Если потребуется, ноты я вам пришлю. Не побрезгуйте, записал как мог. Но это – потом. Сейчас давайте поговорим о делах. Как вы все, я надеюсь, знаете, наши добрые друзья из Австро-Венгрии уже несколько десятилетий работают над тем, чтобы волновались поляки и малороссы. В 1863 году это привело к крупному бунту. Сейчас, как мне докладывали, подросло новое поколение, воспитанное в антироссийских настроениях. Я не верил. Однако решил проверить. Чуть колыхнул – и полыхнуло. Значит, было чему. И очень хорошо, что сейчас, а не в тылу армии во время серьезной войны.

– Ваше Императорское Величество, – осторожно спросил Милютин, – мы сейчас не готовы к войне с Австро-Венгрией. Тем более что она держится военного союза с Германией.

– Не о войне речь. О восстании. Я вас, Иосиф Владимирович, вызвал из Варшавы не просто так. Вынужден был заставить ждать, но тут уж – извините, отбить телеграмму и заставить поляков восстать не в моих силах. Еще бы неделю тишины – и посчитал бы, что обошлось, что сведения неверные. А так… вы в столице и можете сразу получить приказ.

– Ваше Императорское Величество, я бы хотел подать в отставку. Понимаю, что недосмотрел, но служить с этим…

– С чем «с этим»? – внезапно очень зло и холодно поинтересовался Николай Александрович. – Бунтовщик – худший враг! Ибо открытый враг прост. Вышел в поле. Вот он, вот ты и наше дело правое. А бунтовщик может с тобой здороваться каждый день, о детях спрашивать и вести самые задушевные беседы. А потом, в самый тяжелый для тебя момент, вонзить нож в спину. Не потому что он такой плохой. Нет. Потому что он всегда был твоим врагом и всегда хотел это сделать. Но слаб и вынужден был притворяться. Этакий волк в овечьей шкуре. Поэтому, Иосиф Владимирович, офицер и генерал в таких делах только и проверяется. Способен ли он переступить через личные отношения ради дела, или он сопля и ничтожество. Готов ли он сохранить верность империи и Императору, или у него кишка тонка. И от вас я таких слов услышать не ожидал…

– Вы не так меня поняли…

– А как я вас должен был понять? Что это за гнилую тему развели в России? Жандарму руки не подают, полицейскому в спину плюют. Зато бунтовщик и разбойник – герои! Что за вздор? Откуда эта грязь поселилась в наших сердцах? Вот вы, Иосиф Владимирович, почему не хотите подавлять восстание? Только честно. Как на духу.

– Они же борцы за правду… – нехотя промямлил Гурко, совершенно не готовый к такому повороту разговора.

– За правду? В самом деле? И что это за правда?

– Их обделили в ходе парламентской реформы.