20 сентября 1945 г.
Так тяжеловесным слогом административной прозы было извещено о переводе Исследовательско-аналитического отдела (включая малочисленный штат Отдела наглядных пособий) в Государственный департамент, а также о переводе в военное министерство Отдела тайной разведки, Х-2 и прочих подразделений, оставшихся после расформирования УСС. Полувоенные формирования УСС и без того были вскоре распущены, и военное министерство заполучило только подразделения разведки и контрразведки — независимую организацию под названием Соединение стратегических служб. Приказ Трумэна оказался прокрустовым ложем.
Билл Лангер во главе Исследовательского отдела перешел в Госдепартамент, чтобы работать под началом бывшею нью-йоркского юриста Альфреда Маккормака (который в последний период войны создал в военном министерстве довольно эффективно действовавшую группу оценок военных данных, занимавшуюся в основном радиоперехватом). Сначала в ведение Госдепартамента были переданы 1655 человек, но многие из них покинули его, поскольку Госдепартамент тяготился взваленным на него бременем и бился за фонды для 800–900 человек, не более. Генерал Магрудер (во главе Отдела тайной разведки, Х-2 и других подразделений, оставшихся после расформирования УСС) перешел в военное министерство, но вскоре с отвращением оставил его, поскольку вообще утратил интерес к военной службе.
Таков был бесславный конец Управления стратегических служб.
Мои личные перспективы в этот период были не менее неопределенны, чем любые перспективы личной карьеры, связанные с надеждами на создание центральной разведывательной организации. Я, собственно говоря, подобно большинству тех, кто более или менее случайно оказался в УСС, вовсе не собирался оставаться на государственной службе после войны. Хотя мнение Глисона о том, что центральная разведывательная организация должна существовать и впредь, было мне по душе, я не чувствовал себя обязанным что-либо предпринимать в этом направлении. Я планировал вернуться в Гарвард, где все еще числился в отпуске. Но тут подвернулась редкая для меня — молодого историка — возможность, и я остался в Вашингтоне еще на четыре года, занявшись делом, имевшим лишь отдаленное отношение к разведке.
В конце войны генералы Маршалл и Эйзенхауэр одобрили план работ по созданию официальной истории американской армии. В начале 1946 года Эйзенхауэр сказал, что необходимо объективно проанализировать уроки войны и извлечь из нее должные выводы. Он считал, что эти уроки должны быть как можно скорее зафиксированы на бумаге; если, говорил он, армия перепоручит эту работу «стаду престарелых полковников», они закончат ее через четверть века, и она утратит значительную долю актуальности как для всей Америки, так и для армии, Мне было предложено описать то, что Маршалл называл своим «командным пунктом в Вашингтоне» — Оперативное управление штаба Армии. К этой работе было решено привлечь историков, не связанных с военной службой, и дать им полный доступ к секретным материалам ОКНШ и Оперативного управления. Стеллажи в комнатах были буквально забиты материалами с грифом «секретно» и «особо секретно», материалами, на которых были зафиксированы стратегические решения и приказы нашего военного командования и штабов. За пределами Пентагона никто этих документов не видел. Для любого историка это был чистый клад. Я был назначен ответственным за составление истории Оперативного управления. Это произошло в начале 1946 года, и проработал я над этой темой до лета 1949-го. Сперва мне казалось, что понадобится лишь год или два, но объем ценнейшего материала был столь велик, что я, составив основной том, которого так жаждал Эйзенхауэр, — «Вашингтонский командный пункт», — сколотил штат для составления других томов, которые со временем стали частью 99-томной официальной истории американской армии под названием «Армия Соединенных Штатов во Второй мировой войне».
Помимо чисто исторической ценности, изучение военного планирования и командования вооруженными силами дало мне уникальную возможность разобраться в том, как наше правительство функционировало в чрезвычайных обстоятельствах — с 1939 по 1945 гг., — и в особенности, получить представление о том, как составители стратегических планов и политики использовали разведку.
У меня была возможность проинтервьюировать чуть ли не всех генералов, занимавших во время войны ключевые позиции, как на фронте, так и в штабах, начиная с Эйзенхауэра, который оказал мне стопроцентную поддержку, когда дело коснулось вопроса о доступе к материалам, до сих пор открытым лишь горстке высокопоставленных армейских офицеров. Равным образом он обеспечил разрешение на публикацию этой серии исторических исследований, несмотря на то, что едва ли не все приведенные в ней материалы были секретными.
В известном смысле эти годы были для меня отходом от активной разведывательной деятельности, но зато я получил уникальную возможность изучить политические и военные проблемы на командном уровне. Кроме того, эта работа дала мне возможность со стороны взглянуть на то, как американские политики смотрели на разведку — в смысле подспорья при принятии тех или иных решений. Картина, увы, не была утешительной — скорее это была хроника упущенных возможностей и недомыслия, нежели история эффективного использования стратегической разведки. Я помню, как один из высокопоставленных генералов рассказывал мне о постоянных реорганизациях в армейской разведке G-2: сперва ее создавали по принципу изучения различных географических регионов, а потом все перетасовали, создавая подразделения, изучающие те или иные объекты по функциональному признаку. «Ни та, ни другая структура, — заключил он, — не стоила и выеденного яйца».
Одна из популярных в военное время историй (увы, правдивая) повествует о том, насколько незначительно использовались возможности G-2 на том высоком уровне, где принимаются стратегические решения. В момент высадки в Нормандии G-2 была погружена в суматоху переезда и подступиться к сейфам с документацией было невозможно — они были выставлены в коридорах, откуда их грузили рабочие. И это в момент, когда на злополучных офицеров армейской разведки, едва ли знавших — в связи с переездом — телефонные номера друг друга, со всех сторон сыпались лихорадочные запросы относительно данных о ситуации в зоне высадки.
Я обнаружил, что подобно УСС армейские разведывательные службы были многим обязаны англичанам, натаскивавшим их в разведывательном деле (особенно в сфере радиоперехвата), но при этом американцы не вполне поняли, как осуществлялась в Британии координация разведывательной деятельности на национальном уровне, как их верховное командование принимало решения, исходя из данных, собранных разведкой. Вероятно, более чем что-либо другое, именно понимание того, как мало до сих пор осознаны эти проблемы, побудило меня к возвращению в 1949 году на работу в разведке.
В этот период вместо создания структуры центральной разведывательной службы был сооружен фасад — видимость централизации, за которой скрывалась обычная ведомственная фрагментарность и неэффективность. Донован и Магрудер проиграли сражение за сохранение института УСС в мирное время. Нет смысла пересказывать ход бесчисленных бюрократических битв того времени. Президент Трумэн ожидал, что Госдепартамент возглавит дело создания центральной разведывательной службы, но тот даже не удосужился выделить людей, которые занимались бы этим вопросом. В результате на первом плане оказался выдвинутый военно— морским министерством компромиссный проект, причем смысл этого проекта выявлял, что более всего военно-морское министерство боится, как бы не возобладало влияние военного министерства.
Изучением взаимосвязи вопросов обороны страны и выработки политических решений руководил Фердинанд Эберстадт, банкир и приятель военно-морского министра Джеймса Форрестола. Часть этого проекта, рассматривавшая вопрос о централизованной разведывательной службе, была написана контр-адмиралом Сиднеем Сойерсом, бизнесменом из Сант-Луиса, ставшим заместителем главы военно-морской разведки. Проект военно-морского министерства сводился к тому, чтобы структура центральной разведывательной службы была достаточно мощной, дабы воспрепятствовать всестороннему доминированию любого другого агентства, и в то же время достаточно слабой, чтобы не узурпировать круг вопросов, подконтрольных Адмиралтейству. По мнению военно-морского министерства, полное слияние различных разведывательных служб в единое целое неосуществимо, поскольку каждое министерство нуждается в специфическом разведывательном агентстве, обслуживающем его специфические нужды. Так или иначе, но этот проект рекомендовал создать подчиненное Совету национальной безопасности центральное разведывательное агентство, ответственное за координацию деятельности всего разведывательного сообщества.
Военное и военно-морское министерства, а с ними Госдепартамент и ФБР были согласны в одном — они не хотели создания сильного центрального разведывательного агентства, которое контролировало бы их собственные разведслужбы. Адмирал Эрнст Кинг (отличный офицер, но слепо преданный лишь интересам военной службы) открыто заявил о владевшими всеми опасениями. Он сказал военно-морскому министру, что «сомневается относительно того, будет ли такое агентство отвечать нашему представлению о форме управления делами разведки». Сам Трумэн неоднократно заявлял (повторяя аргумент ФБР), что «эта страна не желает заполучить гестапо — ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах и обоснованиях».
Все эти сомнения по-своему законны, но в данном случае они служили всего лишь препятствием на пути создания центральной разведывательной службы. Истина состоит в том, что можно ввести систему проверок и общего контроля, делающую центральное разведывательное агентство подотчетным правительству; и в то же время правительство не может справиться с проблемами, возникающими при осуществлении внешнеполитической линии, не располагая эффективной центральной разведывательной службой.
Согласно Людвеллу Монтегю, Объединенный разведывательный комитет при ОКНШ крайне нуждался в некой структуре, осуществляющей координацию разведработы на национальном уровне. И в 1945 году ОРК представил доклад на эту тему, содержавший всестороннее исследование вопроса и различные рекомендации. Трумэн одобрил предложенный ОРК компромиссный план в качестве первого в серии планов временных центральных разведывательных структур, учреждаемых им до тех пор, пока он, наконец, не решился на создание действительно эффективного координационного агентства.
Президентским распоряжением от 22 января 1946 года была создана Национальная разведывательная инстанция (НРИ), состоящая из государственного секретаря, военного и военно-морского министров и личного представителя президента, адмирала Уильяма Лихи. Эти люди (царствовавшие в своих министерствах) совместно с недреманным оком Белого Дома, стали ответственными за работу организации под названием Центральная разведывательная группа (ЦРГ). Фонды и персонал ЦРГ должна была получить от министерств, располагавших автономными разведывательными службами. Ожидалось, что ЦРГ вновь соберет под свое крыло ряд аналитиков для обработки разведывательных материалов, получаемых силами различных агентств. Причем штат, первоначально запланированный для ЦРГ, насчитывал всего 80 человек. Главой ЦРГ стал контр-адмирал Сойерс — но только, по его же настоянию, на полгода. Позже он стал помощником Трумэна по вопросам разведки и национальной безопасности.
После Сойерса ЦРГ возглавил генерал-лейтенант Хойнт Ванденберг (из военно-воздушных сил) — он пробыл в этом качестве с июня 1946 года по май 1947-го, когда вместо него на должность заступил контр-адмирал Роско Хилленкеттер. Ванденберг был племянником «великого сенатора» Трумэна, что, наряду с его высоким военным званием, обеспечило ЦРГ некое покровительство. Впрочем, вклад Ванденберга в деятельность ЦРГ свелся в основном к тому, что он поднимал вопрос о пересмотре численности штата, домогаясь, чтобы вместо восьмидесяти человек, занятых исследовательско-аналитичсской работой, было выделено в десять раз больше.