– Мы делали все, чтобы ее успокоить. Жили с этим, как могли. Потом я сбежал на войну. Я только по рассказам знаю, что случилось. Все было плохо. Хуже, чем обычно. Она отказывалась выходить из комнаты. К этому моменту отец уже давно отказался от своих похождений, хотел все исправить, но было слишком поздно. Мама очень любила радужных птиц, отец специально велел их разводить в наших садах. Хайдар вырезал для нее из дерева птицу и пришел показать…

Его голос сорвался. Ханна поняла, что дальше произошло что-то ужасное.

– Кулал? – тихо окликнула она.

– Она была мертва…

Ханна увидела, что его оливковая кожа стала бледной, как песок. Она не знала, каяться ей или нет, что она вызвала его на откровенность. Но теперь она уже не могла остановиться. Потому что ей казалось, что Кулал всю жизнь прятал нарыв, который разъел и почти сгноил его душу. Этот нарыв необходимо было вскрыть, как бы больно ни было, выпустить его демонов наружу, даже если это погубит их собственные отношения.

– Как она умерла? – спросила Ханна, заглянув ему в глаза.

Они были не просто темными, они были пустыми, как будто из них ушла жизнь.

– Порезала себе вены. Бродила по дворцу и мазала стены своей кровью, пока не обессилела и не упала. Хайдар нашел ее по кровавому следу.

Ханна зажала рот дрожащими руками. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла заставить себя заговорить.

– О, Кулал, – прошептала она. – Мне так жаль.

– Конечно, тебе жаль, – холодно отрезал он. – Нам всем было жаль. Отец чуть с ума не сошел от чувства вины. А брата это сломало. Поэтому он покинул Заристан, как только ему исполнилось восемнадцать. Поэтому отказался от трона, и я был вынужден занять его место, хотя я младше и никогда не мечтал о короне. Поэтому он не приезжал сюда уже почти семнадцать лет, даже на нашу свадьбу. Поэтому информация о смерти моей матери «довольно неоднозначная», как ты выразилась. Не знаю как, но отец сумел скрыть это от прессы, он вообще жестко ее контролировал. Теперь ты понимаешь, Ханна?

Она поспешно закивала.

– Да, – сказала она, стараясь унять дрожь в голосе.

– Поэтому я не хочу ничего слышать о любви. Для меня это слово – синоним эгоизма. Слово, которое противоречит само себе, поэтому люди так часто используют его для оправдания своих самых отвратительных поступков. Теперь, если ты в состоянии принять это, возможно, мы сможем… продолжать жить, как жили. Если ты сможешь смириться с тем, что у нас никогда не будет никакой любви, я обещаю тебе, что сделаю все, чтобы наш брак был счастливым.

– А если я не смогу?

Он встретился с ней взглядом, и его лицо опять стало замкнутым и суровым.

– Тогда у нас проблемы.

Ханна думала, что – да, у них проблемы. Большие проблемы. Когда она услышала эту ужасную историю, ей захотелось обнять мужа, провести пальцами по его волосам, утешить его. Но Кулалу это не было нужно. Он не хотел близости, кроме секса. И вдруг Ханна поняла, что он был прав: теперь, после ее признания, все изменилось. Теперь она будет опасаться каждого своего шага. Даже в постели она будет бояться собственной страсти и нежности, потому что Кулал может принять их за любовь. А любовь граничит с манией, пример матери убедил его в этом. Что же ей теперь делать? Как она сможет жить рядом с ним в постоянном страхе, что он неверно истолкует самый невинный ее жест?

Сможет ли она это перенести?

Отвернувшись от него, она подошла к окну и раздвинула шторы, пуская в комнату солнечный свет. Окна их спальни выходили на розарий, где весело журчал небольшой фонтан, в брызгах которого переливалась радуга. Но сейчас непритязательная красота сада наполняла ее сердце радостью. Она так любила сидеть там с книгой! Теперь этого уже не будет, теперь уже ничего не будет по-прежнему. Сколько часов она провела там, думая о своем муже, мечтая и надеясь, что сумеет достучаться до его сердца и завоевать его любовь. Но теперь у нее отняли даже мечты.