— Я видела твою машину два дня назад в своем дворе, — как бы между прочим сказала она.

Дима замер на пару секунд, а потом вновь принялся растирать, не поднимая головы.

— Ты же правильно сказала. Я действительно трус.

— Почему ты мне ни разу не позвонил? — проговорила девушка, чувствуя, как слезы закипают на глазах.

— Я звонил. В первый день. Даже приезжал к тебе домой. Ты была дома, но не зажигала свет и телефоны отключила, — отвечал он.

— А потом?

— А смысл? Вернее… я боялся. Очень боялся, что ты не станешь со мной говорить или, того хуже, пошлешь куда подальше. Что потом тогда делать? Я ведь люблю тебя.

Он поднял на нее глаза и увидел залитое слезами лицо. Сердце защемило.

— И если бы я не приехала сегодня сама…

— Нет. Я уже всё решил. Я собирался к тебе завтра после загородной встречи. Вон, даже костюм приготовил, — и Милославский кивнул в сторону шкафа. Там на дверце висел костюм в чехле. — Прости меня. Пожалуйста, прости.

Он уткнулся ей в колени лицом, сжал ее руки в ладонях. Нащупал тоненькие пальчики и прижался к ним губами.

— Ромала, если бы ты знала, как сильно я тебя люблю! — проговорил он.

Он целовал ей руки и не сразу понял, что ни на одной нет колец. То есть совсем. Даже того, что Ромала никогда не снимала. Того, что ей подарил Александр. Дима погладил палец, на котором еще был заметен след от колечка.

От цыганочки это не ускользнуло.

— Я его вернула, — тихо проговорила она.

Дима посмотрел на нее. У нее действительно был изможденный вид.

— Я ездила к нему и вернула кольцо, потому что хочу жить. Хочу быть рядом с любимым человеком. Я никогда его не забуду, но… В последнее время, вернее, всё это бесконечное время, только один человек занимал мои мысли. У меня такое ощущение, что он поселился в моем сердце со своими вещами, мечтами и мыслями. И я ничего не могу с этим поделать. Просто ничего. Утром я просыпаюсь и вечером ложусь спать, а в голове, как на старом патефоне, всё та же заевшая пластинка. Поэтому я и приехала. Я видела, как ты сидел в своей машине и курил. И ведь хватило тебе терпения стоять почти полтора часа!

— Два часа, — проговорил Дима.

— Значит, я не сразу тебя почувствовала.

— Почувствовала?