— А где же энтузиазм? Ведь это праздник, как никак…

— Будет тут энтузиазм! Феникс хочет пышную церемонию, с лимузином и всё такое. А я хочу, чтоб всё было скромно, но со вкусом. Чтоб пришли только свои. В конце концов, у меня уже пузо на лоб лезет.

— Ой-ой! Не преувеличивай! У тебя даже не видно еще ничего толком. Темнишь ты что-то, мать! — усмехнулась Ромала, прижимая трубку к уху.

На другом конце завздыхали жалобно и тяжко.

— Мариша, только не говори, что это касается всё тех же баранов с их уже прогнившими шкурами!

— Вот ты ерничаешь, а мне, блин, не до смеха! Ты представляешь, что будут говорить мне в спину все эти его коллеги-калеки?

— Представляю! Будут шептаться, что невесту, краше тебя, — поискать!

— Угу-угу! Як же! Будут шипеть, как змеи встревоженные, о том, что у нас разница в тринадцать лет! Что захомутала я бедного, несчастного мальчика! Поймала его, лиходейка такая, на женской хитрости!

— Господи Боже! Ты долго слова-то заучивала? — засмеялась Ромала.

— Вот тебе смешно, а мне, блин, плакать хочется!

— Слушай, Марин! Ты его любишь?

— Чего?

— Да не чего, а ты его любишь?

— Угу.

— Что «угу»?

— Люблю.

— А он тебя?

— Говорит, что любит.

— Ну, это в принципе, был риторический вопрос, на него отвечать необязательно. Что ты ему нужна, это и так видно, поверь на слово! Ну и в чем дело тогда?

— В смысле?