– Разве? Мы познакомились сутки назад. С чего бы ему ещё заниматься благотворительностью, если не по принуждению. Ведь он даже не видел, как я оперирую, – хмыкнула было Рене, но немедленно замолчала и смутилась, когда заметила устремлённый в свою сторону взгляд. – Что-то не так?
– Не видел? Вы уверены? – протянул Фюрст и нахмурился, стоило Рене уверенно кивнуть. Однако затем он поджал тонкие бледные губы, отряхнул крошки с коленей и медленно поднялся, задумчиво покручивая в пальцах шприц-ручку. – Что же, тогда Ланг, очевидно, нашёл иную парочку хороших причин, чтобы оставить вас.
– Но…
– Мне надо идти, – неожиданно заторопился глава анестезиологии, и Рене растерянно моргнула, когда он нервно поправил болтавшийся на шее стетоскоп, а затем нарочито тщательно откашлялся. – Подумайте над тем, что я рассказал.
Подумать? Вообще-то, работа была не единственной проблемой. Рене даже не знала может ли вернуться в квартиру, или раздражённый утренним шумом мистер Смит уже вышвырнул все её вещи. Право слово, случись так, и этот день стал бы самым знаменательным в жизни. Так что она лишь хмыкнула.
– Ради чего? Вы настолько уверены, что он меня не выгонит? Мне казалось, доктор Ланг был предельно конкретен в своих желаниях.
– Уже начало пятого вечера. – Фюрст демонстративно взглянул на часы. – Энтони уехал. А на моём столе директора больничной резидентской программы так и не появилось приказа о вашем увольнении.
Что?! Рене ошалело дёрнулась, затем закашлялась, а потом вовсе едва не свалилась со стола, когда нервно дрогнула упиравшаяся в кривое колесо нога. Стол директора программы? Вот чёрт! Рене зажала рукой рот. Это значит… О-о-о.
– Спасибо, – едва слышно выдала она в попытке совладать с собственными эмоциями. – Спасибо…
– Не стоит. Просто решил, что этот факт сможет поднять вам настроение, доктор Роше.
– Рене, – напомнила она совершенно бездумно, на что Фюрст едва заметно улыбнулся и вежливо склонился.
– В стенах этой больницы исключительно
– Почему не доктор Ланг? – встрепенулась она, но главный анестезиолог лишь пожал плечами.
– Что происходит в голове Энтони Ланга, не всегда знает даже сам Энтони Ланг, – философски протянул он. А затем махнул рукой и направился к выходу, оставив Рене с ворохом сомнений и мыслей, среди которых главной была – возвращаться ли.
К большому облегчению Рене, когда она уже затемно вернулась домой, её вещи не валялись по всей улице, а ключ подходил к дверному замку. Джон Смит если и заметил возвращение шумной квартирантки, то никак не отреагировал. Хотя, скорее, попросту не услышал. Ор его телевизора доносился даже на другой конец их тупика, где у центра реабилитации бывших заключённых толпилась группа сомнительных прохожих. Так что Рене беспрепятственно прокралась на второй этаж и устало закрыла за собой хлипкую, почти картонную дверь. Торопливо полив поникшую без внимания герберу, она нырнула в холодную постель и попыталась расслабить уставшие ноги.
За последние несколько часов рабочего дня она так и не сумела решить, что же ей делать наутро. Вместо этого, Рене зачем-то прошла парочку тестов, провела ряд биопсий, а затем спустилась в скорую, где целый час возилась с прибывшими пациентами. Возникало лёгкое чувство брошенности. Привыкнув за последние годы к постоянному вниманию профессора Хэмилтона, она теперь растерянно бродила по затихшим перед ночной сменой коридорам и едва не бросала с горя монетку. Вернуться или сбежать? Проявить невиданную для неё настойчивость или привычно уйти от конфликта? На этом мысли окончательно застопорились. Но последнее, о чём подумала Рене до того, как перевернуться на другой бок, что работать с доктором Лангом было интересно. А значит…
Утро началось с привычной суматохи.
Негромко веселился переехавший прямо к кровати приёмник, ну а за окном было привычно темно. И хоть потрёпанный жизнью зелёный торшер едва разгонял полумрак, Рене свет не требовался. По крайней мере, перечень мышц голеностопа она могла зачитать даже в коме, а потом показать на собственных изуродованных балетом ногах. Плёвое дело! Так что лежавший на комоде справочник по анатомии в данный момент служил лишь отличным противоскользящим упором во время растяжки и ни на что более не годился.