- Что же мы тут обсуждаем? – удивился француз.
- Наука есть такая – психология. Её князь Пожарский для командиров преподаёт. Так по ней сейчас лучше с советами не лезть, пусть люди выговорятся. Напуганы ведь. А вот потом я им и обскажу о нашем решении.
Да! Анри даже успокоился сразу. И правда, без потерь через кордоны не прорваться, да и за кордонами снова чума. Лучше пересидеть за стенами. Он переправил семью сестры на монетный двор и разместил их в новой брезентовой палатке. Если в банке было под сотню человек, то на монетном дворе оказалось чуть не две сотни. Семьи. Братья, сёстры, их дети, мужья и жёны. Мальчишки из приюта.
Сидели, изредка отстреливали ломящихся в двери мародёров и других подозрительных личностей, как вдруг в ворота постучались сразу десять докторов в чумных костюмах. Оказались вершиловцы. Саньку Гамова и ещё троих Анри даже знал. Да и остальные казались знакомыми. Первым делом новенькие сидельцы пошептались с Пеньковым, потом со старшим троицы, которая сопровождала Бенни из Вершилова и, наконец, Анри самого вызвали в кабинет Фомы Лукича.
- Господин Бенни, вы ведь мушкетёром были? – начал разговор Шустрик.
- Давненько, - вспомнил Анри любимое слово мастера на фабрике смальты, где он сейчас работал плавильщиком.
- И в старой резиденции короля – Дворце Правосудия службу несли?
- И там тоже, - забеспокоился Анри, и не зря оказывается.
- А в часовне Сент-Шапель бывали? – Шустрик переглянулся с Пеньковым.
- Конечно, - уже всерьёз заволновался француз.
- Сможете сопроводить туда два десятка человек?
- Лучше идти в чумных костюмах, - смирился с неизбежным Анри.
- В них и пойдём
Событие сороковое
Фома Кантакузин чудом добрался до Вершилова. Хорошо, что через Крым не поплыл. В последний момент в Стамбуле пересел на корабль, что шёл в Адзак, которые русские именуют Азовом. Тот корабль, на котором хотел плыть посол, шёл в Кафу. Турки воздвигали в Кафе роскошные дворцы, богатые мечети с минаретами, просторные мраморные бани. И стала греческая Кафа называться: Крым-Стамбул, Кучук-Стамбул, то есть Малым Стамбулом. А только восставший неожиданно крымский хан Мехмед Герай послал туда брата с войском, да ещё в помощь казаков крикнул. Попал бы Фома прямо в руки предателям.
Этот же корабль тоже Крыма не миновал, но в Керчи было пока спокойно, там ужасные новости и узнали. Купец по пути в Адзак ещё и в Темрюк заглянул. Пока там разгружались, да попутным товаром загружались, грек места себе не находил. Зря он послушался этого молодого Пожарского. Жил бы как раньше. Служил послом у султана, нет, захотел сытой и спокойной жизни и счастья для дочери. Сейчас со всей семьёй и десятком слуг он мог и не покинуть Азов. Наверняка заподозрят неверного грека. Правда, имелось у него настоящее послание от падишаха вселенной султана Мурада к царю Михаилу и даже пяток сипахов в сопровождении, а всё одно не спокойно. Предчувствовал беду Фома. Только в другом беда крылась, он боялся турок, боялся крымчаков и даже донских казаков, а опасаться следовало русских.
На удивление легко он покинул Адзак и на большой галере поплыл вверх по Дону. В Черкасске его вынудили пристать к берегу, но и тут всё обошлось – посол. Атаман казаков Иван Каторжный даже сопровождающего выделил до Воронежа. В Воронеже беда и приключилась. Воронежский воевода своенравный Мирон Андреевич Вельяминов решил, что Кантакузин лазутчик от османов и ни какие грамотки от султана и от императора Михаила его ни в чём не убеждали.
Фому пинками загнали в темницу и вздёрнули на дыбу. Руки пока не выворачивали, так чуть приподняли. Вельяминов сам решил допросить грека. Наверное, там и закончилась бы жизнь посла, да и семью бы истребили, но по какому-то наитию на первый же вопрос:
- А куда это ты лазутчик пробираешься, в Москву верно, Михаила Фёдоровича, императора нашего отравить?
Фома скрипнул зубами от боли в плечах и сообщил князю правду.