Что тут поделаешь? Только неожиданно и к Царицыну «Петруша» руку приложил. Потекли переселенцы не только в Мариинск, но и в Царицын. Город буквально выплеснулся за стену. До этого внутри городской деревянной стены стояло два десятка, ну, может три десятка, домов и церковка небольшая, пару кузниц была, да рыбачья артель. Да и чем ещё можно заниматься? Кругом степь. На сотни и сотни вёрст в любую сторону. Выжить и то не просто. Зимы бывают лютые, холодные, а за дровами куда пойдёшь. В очаге, что посреди врытой на половину в землю клетушки, топили и жгуты соломы и покупаемый у ногаев овечий навоз и рыбу даже. Только от всего этого только вонь, тепла чуть. Пробовали стрельцы пахать и рожь сеять. Только целину поднять надо, даже пара коней, в плуг запряжённая, и то еле тащится. Урожай-то получили и что, риги нет, сараев хороших нет. Так и сопрел весь урожай. Но это ещё при бывших воеводах было.
И вдруг оказалось, что можно и лес с верховьев спустить и горючий камень, углём прозываемый, на больших лодьях доставить. Появились переселенцы не голые и босые, а с лошадьми, коровами, козами. У каждой семьи придумка есть немецкая, коса называется, коей можно легко для коровы в степи сена на зиму запасти. А переселенцы-то и сами не простые: гишпанцы, чухонцы, франки, немцы, кого только нет. Самое удивительное, чего понять не мог Волконский, как не пытался, это то, что люди сюда, в мёртвую степь, сами едут, не под конвоем. И как ведь всё у Пожарского организованно, и строители сначала приезжают, и для крестьян дома готовят, и пашню поднимают всем миром, а только потом делят на количество работников. Даже такая малость продумана, как лес будущий. Каждая семья в специальных кринках привезла аккуратно выкопанные ёлочки, сосёнки, берёзки, осины. Да кроме того специальные работники – лесники привезли целые мешки семян разных деревьев и сажать по весне начали. А ведь Царицын ещё при царе Фёдоре Иоанновиче основан, больше трёх десятков лет назад. Если бы тогда сразу догадались даже просто семенами лес посадить, за три десятка лет уже огромные деревья бы выросли. Что ж до Петруши-то никто до такой простой вещи не до пёр. Не зря видно царь его Соломоном нарёк.
А как он легко придумал снабжать Царицын дровами и углём. Кликнул по всей Руси купцам, что за дёшево соль купить здесь можно, а чтоб сюда пустыми лодьи не шли, привозите дрова да уголь, здесь купят. И всё. Уже два года отбоя от купцов нет. Дров на пару лет вперёд навозили.
Воевода подставил лицо заходящему солнышку. Под еле слышную отсюда песню рыбацкая артель тащила бредень вверх по течению. На пристани, чуть ниже, разгружали в чёрной туче пыли лодью, привёзшую уголь с Нижнего, а рядом перегружали с лодей, что пришли из Мариинска, соль, на уже разгруженные лодьи того же купца. Да, на трёх корабликах немало соли купчина увезёт. Поди, за один рейс богатеем станет. Волконский ждал со дня на день замену. Три года он пробыл в Царицыне, теперь должен Государь нового воеводу прислать. Леонтий Иванович смотрел на лодьи и думал. Не княжье, конечно, дело товары возить, но есть у него не очень, правда, много денег, что если купить лодью, нанять мужиков, да и скататься на следующий год за солью. Должно и на житье хватить и на ещё одну лодью. Так глядишь, и подняться можно. Не княжье дело торговлишка. А пусть кто царю скажет, что Пётр Дмитриевич Пожарский – не князь. Хотел бы Волконский посмотреть на того смельчака.
Событие тридцать третье
Епифан Соловый отлежался в стойбище башкир. Старуха, что за ним ходила, вытащила сотника с того света. Поначалу плохо слушалась рука, но через месяц упражнений с обструганной, подаренным при первой встрече башкирам ножом, палкой, пальцы стали сносно сжиматься в кулак. Кроме всего прочего успел Епифан и жениться. Одна из дочерей старейшины кочевья – Нафиса, что значит изящная, тонкая, помогала матери заботиться о раненом казаке, залечила рану на груди и разбередила сердце под раной. Старый башкир дал в приданное дочери коня и трёх сыновей в провожатые молодожёнам до Белорецка. Там Епифан уговорил Шульгу, примчавшегося проведать спасшегося атамана, дать новым родичам несколько сабель, ножей, отрезов ткани. Теперь родственники будут богачами. Пусть. Главное, что теперь по дороге на гору Магнитную они всегда могут надеяться на приём дружественно настроенных башкир и отдых с сытным угощением.
Епифан чуть не на следующий день собрал всех своих оставшихся казаков и хотел идти поквитаться с погаными, но оказалось, что нельзя. Шульга договорился с ханом торгутов и теперь вроде бы мир. Сжимая и разжимая немеющие пальцы на руке, Соловый скрипел зубами. Спустить степнякам гибель девятнадцати товарищей?
- Епифан Кузьмич, ты ведь не разбойник ныне. Ты теперь сотник стрелецкий. Возьми рудознатцев и Карлоса и вновь к горе этой проклятой сходите. Теперь-то проще. Практически всю дорогу знаете. Осталось малость – саму гору найти. Но гора ведь, не иголка в стогу. Или хворый ещё? – обратился к нему через пару дней мэр.
- А если монголы не послушают хана? А то ведь и по-другому может получиться, а ну как позабыл уже хан о грамотке? – криво усмехнулся сотник.
- Сотню и возьми.
- А не боишься? Мы отсюда, а калмыки эти сюда? Кто город защитит? – атаман оглядел за время его отсутствия ещё больше выросший Миасс.
- Князь Пожарский пушки новые прислал, ружья, что цельным патроном стреляют и стрельцов десяток, чтобы научить наших пользоваться новинками. С такими пушками мы вдесятером с тысячей справимся. Да и хотели бы калмыки, давно напали снова. Обещал Хо-Урлюк переправиться на другой берег Яика, а потом и вовсе за Волгу уйти.
- Поганым верить? – всё ещё сомневался Соловый.
- Что ж теперь, затвориться за стенами и носа не высовывать? А может, вообще вернуться в Вершилово? – начал закипать и Шульга.
- Хорошо, Никита Михайлович. Готовьте войско. Я только жену окрещу, и повенчаемся, не гоже во грехе жить. Только торопиться надо. Осень не за горами.
Тронулись в путь первого августа по-новому, от немцев перенятому, календарю. Гишпанца Карлоса – картографа, пришлось чуть не силой за собой волочь. Пугливый. Сам же Епифан втайне надеялся, что торгуты мира соблюдать не станут и тогда можно будет новые ружья в деле испытать. Что можно сказать. Вещь! На зарядку пяти ударов сердца хватает, коль приноровишься. Сотня стрельцов с таким оружием не то что монголов с их луками и кривыми мечами, но и янычар с пищалями тысчу положит и даже не вспотеет. Ох и напридумывали немцы в сказочном Вершилово. Хотелось Епифану посмотреть на это чудо. А что, вот найдут они эту проклятущую гору и на следующий год можно будет с караваном судов, что медь, да чугун повезут, попроситься у Шульги. За гору железную ведь без награды князь Пожарский не оставит. Перебираться в Вершилово сотник не хотел. Посмотреть на чудеса и домой на Урал камень. Здесь жена, дом, друзья. Воля здесь. Даже дышится по-другому. Полной грудью. Ни бояр, ни крапивного семени. Люди чёрные не горе мыкают, а живут. Эх, везде бы на Руси-матушке такое житьё.
Событие тридцать четвёртое
Только Пётр Пожарский собрался принять послов Сигизмунда, как в шатёр вломился следующий гетман - Марко Жмайло-Кульчицький. И у этого было «радостное» известие. В однодневном переходе стоят татары, и возглавляет их не кто иной, как сам Кантемир-мирза по прозвищу «Кровавый Меч».
- По словам полковника Хмельниченко тысяч пять татарвы.
- Стоп. А как полковника зовут? – напрягся Пётр.