Башкиры подарок оценили, совсем по-другому вести себя стали. Что ж, может, оно того и стоит. Зато теперь они сидят у подножия этой самой горушки Атач и глотают слюнки под ароматный дымок от костра, где баран почти прожарился. Барана с собой тоже новые родичи дали, а вот костёр развели и занимаются приготовлением тушки другие башкиры. Оказалось, что про железо в этой горе много кто знает и давно уже здесь несколько поселений башкир есть, что добывают руду, есть и род, что в домницах плавит её, превращая пусть в плохое, мягкое, но железо, из которого и ножи делают, и наконечники стрел и даже толстые кривые мечи.
В принципе, если князь Пожарский захочет здесь город новый основать, этих горе металлургов можно и согнать отсюда, а только теперь, поняв все преимущества обладания родичами среди башкир, Епифан бы посоветовал Петру Дмитриевичу просто поженить пару русских кузнецов или плавильщиков на местных красотках, да и строить город прямо рядом с башкирами. Те почувствуют разницу между тем, как живётся миассцам и как они тут в шатрах да землянках ютятся, и сами и веру православную примут и захотят служить и работать на князя. Башкиры, может, и дикие, но не дураки ведь.
Завтра уже можно и домой собираться, рудознатцы Ивановы с местными пообщались, выходы руды осмотрели и остались увиденным довольны. Карлос Хосе тоже всё тут излазил и зарисовал. Последний вопрос оставался. Вот над ним сейчас и ломал голову сотник в ожидании ужина, то ли идти по Кизилу этому назад в Белорецк уже известным путём, то ли пройти вверх по реке Яик и посмотреть, где она начало берёт. Опасения были и все советовали Соловому глупостью не заниматься. Осень скоро. Не хватало на зиму глядя заблудиться в степях или лесах. Ладно, утро вечера мудрёней. Завтра поутру бросим монетку.
Событие сорок пятое
Остров Сите соединён с берегами пятью мостами. Разглядывая схему, что набросал Анри Бенни, Шустрик решил, что как ни крути, а перебираться на остров придётся по Новому мосту или Пон-Нёфу, что переброшен с левого берега Сены на правый, как раз невдалеке от часовни, проникнуть в которую им надо. Днём сходили на разведку. Мост, конечно красивый. Ничего подобного видеть Саньке ещё не доводились. В прошлый раз они перебирались к Собору Парижской Богоматери по застроенному домами и лавками мосту Менял и ничего в этом скопище людей, камня и дерева красивого не было, здесь совсем другое дело.
Вообще, Париж поражал своими контрастами, великолепие соборов и дворцов и вонь, грязь и убожество всего остального. Ну, да пусть французский король занимается наведением порядка в своей столице, если чуму переживёт. Мост охраняли. Оно и понятно, если с левой стороны, где они находились, был просто город, то на противоположном берегу был Лувр, нынешняя резиденция короля. Самое плохое, что швейцарцы не просто стояли на одном месте, а ходили по мосту, а ещё хуже, что кроме десятка швейцарцев на той стороне моста ещё и мушкетёры маячили. Мост был не маленький, метров триста длинной, и разделаться со швейцарцами и мушкетёрами можно было по очереди. Только вот мушкетёры успеют тревогу поднять. Значит, по крайней мере, попасть на остров, нужно не по мосту, придётся плыть. Двадцать метров от левого берега до острова любой вершиловец проплывёт, и километр проплывёт – учили ведь. Проблема с бывшим мушкетёром, он ни то, что плавать не умеет, он ещё и боится воды.
Честно говоря, Гамову и самому в реку лезть не хотелось, там ведь трупы умерших от чумы плавают. На счастье чуть ниже острова к небольшому причалу было привязано несколько лодок. Вот на них и переправимся.
Вышли после обеда. Дождь, было прекратившийся, снова затянул свою нудную барабанную дробь по лужам, в которые улицы превратились. Набережная Конти была безлюдной, только один раз встретили пару человек, что короткими перебежками куда-то вдоль домов пробирались. Все нижние этажи были заколочены, ну да не беда, готовились ведь, у ближайшего к мосту дома оторвали с одного из окон пару досок и проникли внутрь. Это бы магазинчик, где торговали лентами, париками, перчатками и прочей роскошью для небедных парижан. Сейчас всё это было свалено в углу, а в немаленьком помещении валялись три трупа уже обглоданные крысами и следы от костра, видно хозяева, до того как заразились, пытались пищу себе готовить.
Трупы оттащили крючьями в дальний угол и завалили ненужным теперь хозяевам товаром. Изредка один из десятка Гамова выбирался наружу и наблюдал за гвардейцами. Швейцарцы смотрелись дико в своих красно-оранжевых кафтанах, все увешанные оружием и браво вышагивающие посреди безлюдного почти моста.
Словно и нет чумы. Ходили они несколькими тройками до середины моста и обратно. Что ж, на обратном пути придётся этих здоровущих петухов перебить. Их громыхающие кирасы от ножа, посланного в глаз, не уберегут. Гамову их немного даже жалко было – храбрецы. Тут чума свирепствует, а они вышагивают как на смотре в Вершилово. Нужно будет потом предложить Петру Дмитриевичу и швейцарцев пригласить к себе.
Дождались ночи. Дождь прекратился, но небо всё едино облаками затянуто, к тому же новолуние, темень, хоть глаз коли. Переплыли на лодках на остров, дальше проще, Анри уверенно вёл вершиловцев к часовне с реликвиями. Вот именно, что не с реликвией, а с реликвиями.
Ох, и доберётся Шустрик до того гада, что Петру Дмитриевичу неверную информацию дал. Оказывается, король Людовик Святой не только Терновый венец из крестового похода привёз, но ещё и большой кусок креста, гвоздь и копьё римского воина Гая Кассия Лонгина, которым тот пронзил тело Иисуса. И ещё ведь не всё. Кроме того хранились в Сент-Шапеле и губка, та самая, которую пропитали уксусом и желчью и подали Сыну Божьему для утоления жажды. Ещё были: ампула с кровью Христа, власы Богородицы, её мафорий, череп Иоанна Крестителя – всего 22 реликвии, которые были помещены в большой раке в алтаре Сент-Шапель. Помимо этих предметов в часовне хранился и золотой реликварий в виде головы с мощами самого Людовика Святого. Венец же хранился в специальном реликварии, тот представлял собой большую готическую корону с драгоценностями. Не менее ценным считал Анри Бенни, что рассказал обо всех этих сокровищах, и реликварий с изображением святого Франциска и его стигматов.
Хорошо, что к его десятку добавились трое вершиловцев, что прибыли в Париж с бывшим мушкетёром и пять охранников монетного двора и банка, всего получилось девятнадцать человек. Но ведь и реликвий не мало. И все в золотых сундучках. Не просто придётся на обратном пути.
Событие сорок шестое
Кузьма Погожев попрощался с Чепкуном Разгильдеевым, обнявшись и поцеловавшись троекратно, по-русски, и запрыгнул на лодью. Вчерась, обсуждая дальнейшие действия, решили экспедицию разделить. Кузьма с португальским картографом Вашкой Риберу, прозванным Ивашкой Рябым, на одной лодье, с собранной отборной командой, поднимается вверх по Яику до второго Яицкого городка, по дороге всё на карту занося, ведёт там переговоры с казаками и возвращается не мешкая. Времени ведь до зимы не много осталось, середина августа скоро, трава уже пожелтела вся, и, по словам давно живущих здесь казаков, чуть погодя и дожди холодные зарядят.
Оставшиеся вершиловцы за это время должны построить в нижнем Яицком городке две казармы. По началу-то все пять лодей пошли под парусами по Яику, но уже на второй день ветер круто переменился и прямо навстречу задул. Паруса свернули и пошли на вёслах, а на третий день Кузьма спросил картографа, сколько прошли, мол. Оказалось за три дня чуть больше двадцати километров.
- Не пойдёт так, - высказался на совете Погожев, - Эдак мы к весне только прибудем.
- Дак без коней пешими ещё медленней получится, если вдоль реки идти.
Подумали, погадали и решили тогда отряд разделить, выбрали двадцать самых выносливых и опытных на вёсла, да пять человек, что лучше всех с новыми косыми парусами управляться обучены, ну и десяток самых опытных и метких из стрельцов. Плюсом сам Погожев и Ивашка Рябой, зарисовывать пройденный путь. Остальные же четыре лодьи должны вернуться в устье Яика и там построить две казармы турлучным методом и тростника заготовить, и на крыши и на стены, прикрыть от дождей, и на топливо насушить. Решили, что зимовать одна лодья останется, эта вот, на которой сейчас и плыли, преодолевая жаркий и сильный встречный ветер. На одну-то лодью и сорок человек должно и припасов на зиму хватить и нормальные казармы можно успеть построить. А вот по весне, сразу и выступить в поход. Кто его знает, далече ли та гора, может, если снова из Астрахани начинать экспедицию, то и не успеть опять до осени вернуться. Остальные же четыре лодьи, как Кузьма вернётся, отправятся зимовать в Астрахань. Весною поплывут догонять Погожева с картографом, может, они и найдут магнитную гору уже к тому времени, всё там разведают и назад возвращаться будут, где-то на Яике встретятся. Разминуться-то тяжело, река ведь.
Чем дальше пробирались по реке вершиловцы тем всё меньше и меньше эта река нравилась Кузьме. Она петляла. Иногда проплывёшь вверх чуть не полдня, а глядь, оказываешься всего в сотне метров от места, где проходили утром. Если бы вынесли лодью, да перетащили посуху, то кучу времени и сил бы сэкономили. Кроме того угнетало полное отсутствие деревьев. Так, вдоль берегов попадались заросли таволги с белыми кипенными цветами, да совсем уж редко кусты ракитника и мелкий березняк. Почему не вырастают нормальные деревья, воды вон сколько, тепло? Ещё Яик изобиловал перекатами. Иногда за день приходилось по три четыре раза выбираться из лодьи и перетаскивать её через мель.