На следующий день Лютый, услышав историю, фыркает:

– Я бы сам Вика покусал, он же невыносимый, даже когда не выпендривается!

– А что не дает? – подмигивает лежащий в кресле-мешке Вик. Кажется, жизнь его ничему не учит.

Лютый преувеличенно медленно спускается с подоконника, давая Вику шанс отбежать к стульям; и какое-то время они носятся по комнате: один тянется укусить, другой отбивается всем, что попадает под руку. Санна только головой качает: детский сад, ей-богу.

А за две минуты до одиннадцати раздается звонок в дверь – и Вик срывается открывать.

– Заходи! Да все отлично, перестань!

Это и правда Тори – бледная, взъерошенная, с опухшими глазами. Всю ночь переживала? Бедная девочка.

– Извините, что я…

– Я специально тебя доводил, – обрывает Вик. – Ты не хтонь была, а несчастный крошечный комок! А разозлилась – и да, сразу настоящая хтонь; молодец! – И хмурится: – Не прячься больше, слышишь?

Глаза у Тори вспыхивают то ли от обиды, то ли от гнева. Кажется, сейчас она еще раз укусит; но нет, опускает голову и бормочет:

– Ну вы и придумали…

Вик обнимает ее, что-то шепчет на ухо, а когда отстраняется, Тори расстегивает куртку. Значит, решила остаться?

– Сначала поболтаем по душам, а потом будет экзамен, – объявляет Вик. Оборачивается к Лютому: – Выпьешь с нами чаю? Так, как ты умеешь.

Тот расплывается в улыбке:

– О чем речь!

И в помещении теплеет, будто вытащили из кладовки обогреватель и врубили на всю мощность.

Ну уж после чаепития с Лютым Тори наверняка перестанет переживать! Хотя для Санны прокушенная рука была бы клеймом на всю жизнь, тут сколько чая ни пей – не успокоишься. У хтоней с этим, наверное, попроще.

Повесив куртку, Тори косится на Вика:

– Очень больно было?

– Это ничего! – отмахивается он. – Вот как-то раз мне отрезали руку…