Глава 27

Яков Силантьевич Фельдман, чиновник таможенного управления по городу Уссурийск-Никольский, нервничал. Смутное беспокойство сжимало и так далеко не бесстрашное сердце. Служа в таможне Уссурийска пятый год, он забурел. Для заштатного городка он и раньше был большой шишкой, а два года назад, когда начальник управления местной жандармерии штабс-капитан Ивантеев попросил руки Верочки, родной сестры его жены, положение Фельдмана в обществе взлетело до невероятных высот. Жандармского начальника в городе побаивались, а когда он и Фельдман породнились, то опаска и пиетет к Ивантееву автоматически распространились и на Якова Силантьевича. Зная склочный характер таможенного чиновника, с ним и раньше старались не связываться, а после женитьбы штабс-капитана на Верочке и вовсе стали обходить десятой дорогой.

Фельдман не находил себе места. Кипя от злости за проявленную перед корнетом слабость он всё больше и больше накручивал себя.

– Молокосос! Да как он смел дерзить мне! Как он мог позволить в таком тоне разговаривать со мной? – распалялся чиновник, забыв о причине, заставившей корнета вызвать его на дуэль. – Какая к чёрту дуэль? Да я его в бараний рог…

Нужно срочно ехать к Сергею Вячеславовичу, чай родственник, – вспомнил он об Ивантееве. – Невместно нашей семье сносить такую обиду, – перенеся на всю семью собственное унижение, мстительно решил Фельдман.

Пролётка с чиновником, распугивая немногочисленных прохожих, подлетела к зданию жандармерии.

Начальник жандармского управления по городу Уссурийск-Никольский, штабс-капитан Ивантеев, был занят. Получив предписание доставить пленного хунхуза во Владивосток, он не хотел никому перепоручать это дело.

– Надо же! Повезло! – тихо радовался Ивантеев. – Наконец-то в наших руках оказался сам Старик Линь. Почти два года я гоняюсь за ним, а тут такая удача!

Это не может остаться без внимания полковника Смирнова, и значит, доставить Старика Линя во Владивосток должен я, причём лично. Пора напомнить начальству о себе. А то можно навечно остаться в этом Богом забытом Уссурийске. И поэтому что? Нужно как можно ближе держаться к корнету.

Похоже, Гродеков ему благоволит. Даже вызвал к себе с личным докладом.

В это время дверь его кабинета с треском распахнулась, и в неё влетел разъярённый Фельман:

– Сергей! – закричал он с порога, – Сергей, ты представляешь!? Сейчас меня! Всю нашу семью! Тебя! Посмел оскорбить какой-то молокосос корнет! Он, он вызвал меня! Представляешь? Меня! На дуэль! – и сбиваясь, перескакивая с одного на другое, брызгая слюной, стал повествовать свою версию небывалого оскорбления его, заслуженного и всеми уважаемого человека, назначенного на должность самим помощником начальника управления министерства финансов по Приамурскому краю господином Верёвкиным! – Он меня! Он нас! – взвизгивал чиновник. – Надо его в бараний рог! На каторгу! – разошёлся Яков Силантьевич.

За словесным поносом он не обратил внимания, как багровеет лицо штабс-капитана. Ивантеев навис над родственником, схватил его за шкирку, встряхнул, как нашкодившего щенка, и, подтянув к лицу, зло прошипел:

– Ты, гниль подзаборная, падаль чернильная, совсем нюх потерял?

Прикрываясь моим именем так оборзел, что вообще перестал берегов замечать?

Меня! Тебя! Семья…я, – передразнил Фельдмана Ивантеев. – А ты знаешь, что этот корнет с двадцатью казаками в пух и прах разнёс до зубов вооружённую банду хунхузов? Предотвратил разгром Михайловки, спас жизни десятков переселенцев и строителей КВЖД? Захватил и обезвредил одного из самых опасных главарей китайской религиозной секты, которая покушалась на устои Российской империи в нашем крае? Да его на завтра сам Гродеков к себе пригласил! За такие подвиги ему как минимум внеочередное звание и «Георгий» полагается, а ты, паскудник, решил мне героя опорочить? Государева слугу поносить? Да ещё и нашим родством прикрываешься?

Гниль помойная! Да я тебя сам лично вот этой рукой, – Ивантеев сунул под нос родственничка крепкий кулак, – на каторгу наряжу! Понял? Пшёл вон отсюда!

На Фельдмана стало страшно смотреть, он съёжился и побледнел. Залысина на голове покрылась каплями пота, пухлые руки задрожали. Он рухнул на колени и запричитал:

– Серёжа! Серёженька! Да как же, я же не знал! Прости! Научи, что делать! Не выдай! Спаси! Христом Богом прошу, помоги, – завыл он.