Он прошел еще несколько кварталов – все же он не мог не признать, что вечером город приобретал особое обаяние: оранжевое солнце, уходя, озаряло вымощенные кирпичом дороги, а в нос ударял запах свежескошенной травы. Даже глухой бас сабвуфера какой-то из машин, стоящих вдалеке на светофоре, не нарушал общей гармонии.
Женя шатался по городу и чувствовал себя вышедшим по условно-досрочному заключенным, которому начальник колонии напоследок пожелал начать новую жизнь с чистого листа – вот только лист оказался смятым и с разорванными краями, а большая и небрежная буква Z посередине мешала вписать в него хоть что-нибудь связное.
Ладони слегка покалывало.
«Интересно, а что сейчас с другими? – подумал Женя. – С тем мужчиной, получившим инсульт? С женщиной, потерявшей зрение? А ведь сейчас они, наверное, едут домой или уже дома. Сидят с семьями. Продолжают делать то, от чего их так резко прервало произошедшее с ними. Продолжают выбирать фильм, на который пойдут в выходные. Продолжают выбирать, в чем завтра пойдут на работу. Продолжают выбирать занавески на кухню. Жить продолжают, в конце концов».
Жене почему-то стало очень тоскливо. На секунду посомневавшись у автоматических дверей супермаркета, он вошел внутрь.
Вышел он с большим пакетом – наверное, последний раз он собирал такой набор на дачу. Несколько бутылок пива, одна бутылка коньяка и вожделенная пачка сигарет, взять которую он долго не решался.
«Эмфизема», – угрожающе кричало предупреждение на пачке.
«Да не напугаете уже», – хмуро подумал Женя, срывая упаковочную обертку.
ГЛАВА 30
calm [kɑ m] – сущ. затишье, штиль
smoke [sməʊk] – сущ. дым, курение
adoption [ədɔpʃn] – сущ. принятие, утверждение
Женя с отсутствующим видом смотрел в телек. На часах было полпервого ночи. Закончился какой-то фильм с Джейсоном Стетхемом, где он, напоследок разнеся из дробовика голову какого-то злодея и проткнув ножом для колки льда его товарища, уезжал вдаль – с крутым прищуром и рассеченной башкой.
И все-то у него всегда получается, хотя и шло наперекосяк половину фильма.
Такой вот герой нашего времени – подарок современному зрителю, уставшему от чванливого и обходительного Джеймса Бонда, с его водкой с мартини и шпионскими примочками.
Пробежали титры, и началась какая-то документальная передача, с затянутым началом в духе «а сегодня вы наконец узнаете и увидите» – прошло уже минут 10, а Женя так и не понял, что он должен узнать и увидеть – на экране мелькали кадры Второй мировой войны, марширующие немцы, а затем камера обращалась к сидящим на фоне стеллажей усатым историкам в джемперах. Было не слышно, что они говорят, но добавлять громкость Жене было лень.
Переключать – тоже. Апатично глядя в происходящее на экране, Женя положил на пол пустую бутылку пива.
Облокотившись на бок, он провел рукой по полу в поисках еще одной бутылки. Несколько просыпанных на кровать чипсов хрустнули под его весом. Но нет – это была последняя, шестая.
Женя достал задвинутую под кровать пепельницу с несколькими сиротливо лежащими окурками и попавшей туда пивной крышкой.
Эту пепельницу ему подарили года три назад, когда он еще курил. Привезли ее друзья из Турции, о чем свидетельствовали карикатурно нарисованные девушки с гипертрофированными грудью и бедрами. Говорящим облачком из комиксов они звали посетить Турцию. По их заверениям, они будут ждать на пляже. На дне пепельницы было нарисовано море. Впрочем, его не было видно – на его месте как раз был плевок, почерневший от пепла.