– Да потихоньку…
– Хоккей смотрел вчера?
– Да какой хоккей, я сплю уже в это время.
– Понятно… Это, дед, слушай, тут такое дело.
– Сколько?
Этими «Сколько?» заканчивался почти каждый его разговор с дедом. По другим поводам он звонил редко. О его дне рождения он помнил приблизительно. В его памяти оно проходило как «где-то в десятых числах сентября», о поздравлениях в профессиональный праздник «День металлурга» он, конечно, забывал.
Брать деньги в долг – абсолютно неблагородное занятие. Есть один большой минус. Не считая тот, что деньги надо отдавать, главный минус состоит в том, что с человеком, давшим в долг, уже не получится ни поспорить, ни поругаться. Высказать ему все в лицо, пока ты ему сколько-то торчишь, не представляется возможным. Приходится стоически дожидаться. А уже потом – можно не стесняться. Последние стеснения уйдут оттого, что брал ты деньги его, а отдаешь – самые настоящие свои. Самые вежливые и тактичные люди – это те, кто должен тебе денег. Они уже не звонят с праздными разговорами, чтобы убить время или чем-нибудь похвастаться.
Впрочем, эти неудобства обоюдные. Это хорошо чувствуется, когда звонящий друг-кредитор первым делом объясняет причину, по которой ему нужны обратно свои же деньги.
Опять наступил переходящий в ночь вечер, и опять Женя застал себя на балконе с сигаретой в зубах.
Он смотрел на небо, поверх крыш хаотично понатыканных серых высоток, уходящих вдаль.
Откуда-то издалека приближался вал серых туч – пока что они виднелись где-то далеко, на горизонте, но ночной ливень был лишь вопросом времени.
Женя прислонился горячим лбом к холодному стеклу – оно приятно освежало, как и слегка сквозящий через приоткрытую щель окна ветерок – наверное, температура уже перебралась за 38.
Женя нервно кусал ногти, хотя волноваться было не о чем. Из зала доносился гул множества голосов. Он аккуратно приподнял край портьеры и выглянул – весь персонал был в сборе. Как и ожидалось, заведующая – в первом ряду. Макс наглаживает свою бороду, а Настя сидит в телефоне. Ну ничего. «Через какие-то несколько минут от вашего будничного спокойствия не будет и следа», – внутренне ликовал Женя. Откуда в операционной взялось столько стульев и кто их туда поставил, он не помнил. Да и какая разница – главное, что всем хватило.
Женя вышел. Гул затих. Посреди импровизированного зала стояли койки, накрытые сплошной длинной простыней. Женя размял руки и демонстративным жестом сдернул ее – та парусом взмыла в воздух, медленно оседая за его спиной, как будто была сделана из тончайшего шелка. На больничных койках лежали пациенты – некоторые из них действительно когда-то были у них в больнице, с образами остальных постаралось воображение.
Женя степенно прошел мимо каждой из коек, поочередно касаясь руки каждого из пациентов.
Закончив, он повернулся к изумленной публике.
Вернее, он думал, что она будет изумленной. К его удивлению, бурных оваций он не услышал. Десятки непонимающих лиц смотрели на него, изредка переглядываясь и перешептываясь друг с другом.
В поисках поддержки он умоляюще посмотрел на заведующую – но та, сложив руки на груди и плотно сжав губы, укорительно качала головой.
Он почувствовал неловкость и растерянность, как когда-то в детстве, когда он забыл строчку из стихотворения, которое учил полночи. Но только вместо хихикающих одноклассников и громким шепотом суфлирующей учительницы, сидящей на первом ряду, он видел холодные, а где-то возмущенные глаза коллег. На задних рядах стал подниматься легкий гул.
– Евгений, я буду вынуждена ставить вопрос о вашей профпригодности, – холодно отчеканила заведующая.