– Ты заполнил журнал? – Макс поднял голову.
– Да я еще в первую неделю скачал его, – ответил Женя. – Фамилию поменял, номер больницы, да еще пару мелочей.
– Я и не сомневался, – усмехнулся Макс. Его принтер утробно гудел, неторопливо выдавая напечатанные листы.
День тянулся очень долго. Женя убрал телефон в стол, чтобы не было желания смотреть на время.
Он решил пройтись по коридору. Почему-то в последний день практики он впервые испытывал к больнице чувства, которые с некоторой натяжкой можно было бы назвать теплыми. Нет, все те же старые окна, треснутые подоконники с желтушно-рыжими батареями под ними. И запах медикаментов, скапливаясь в коридоре, сливался в одно сплошное спиртовое амбре. Но все же было и много хорошего – взять хотя бы Настю. И приятный бонус – благодаря некоторым пациентам в запасе у Жени теперь было несколько историй, которыми можно было бы разбавить какое-нибудь застолье.
Часы в кабинете неохотно показали 17:00. Они никогда не изменяли себе.
Макс крепко пожал Жене руку.
– Давай, Женек, увидимся. Не прощаемся.
Макс. Безобидный и беззлобный. Жене даже хотелось его обнять, но он ограничился похлопыванием по плечу.
Настя улыбалась, застегивая куртку.
Виду не подает. Хотя это же женщины. Мастера маскировки. Могут разреветься на фильме или песне, зато без слез могут заявить, что больше тебя с ними ничего не связывает.
Дверь закрылась.
В палате воцарилась тишина. Отключенные компьютеры больше не надрывались забитыми кулерами и гудением системных блоков. Стол Макса непривычно пустовал без горы бумаг и листков с его пометками, выведенными крупным, размашистым почерком.
Женя лег на стоящую у стены каталку. Когда-то она вызывала у него плохо скрываемую брезгливость, и он только присаживался на самый ее край. А сейчас – вполне ничего, даже удобно. Ее полимерное покрытие приятно холодило шею.
Женя поднял глаза на часы. Полночь. Приглушенный стук секундной стрелки настенных часов. Пора.
Он зашел в туалет. Голова кружилась, ноги были ватные. Женя бросил взгляд в зеркало.
С осунувшимся лицом, впалыми щеками и кругами под глазами, в своем белом халате он был похож на плохого аниматора, играющего привидение на детском утреннике. Невыспавшееся и уставшее от детских криков приведение, неумело делающее вид, что не может никого поймать из визжащей детворы.
Женя зашел в кабинку, закрыл щеколду и встал на колени. Утренний кофе и две ложки макарон, которые он с трудом заставил себя съесть в обед, вышли из него сразу. Несколько контрольных рвотных спазмов убедили организм, что желудок был пуст.
Женя сел, облокотившись на унитаз. Он чувствовал, как на лбу пульсировала проступившая вена. С нижней губы свисала липкая нитка слюны.
От напряжения в глазах стояли слезы.