Ходжа между тем насилу протолкался мимо людей в чуть приоткрытую створку тяжелых ворот и застыл на месте, пораженный увиденным. Икрам последовал за Насреддином и тихонько примостился за его спиной.

Посреди большого двора в тени высокой груши на топчане гордо восседал худой, словно палка, человек в черных одеждах и черной же высокой чалме. Его костлявое подвижное лицо ходило ходуном, а маленькие, глубоко посаженные глазки стреляли в каждого посетителя, казалось, просвечивая его насквозь, вернее, даже не его, а подношения, которые люди один за другим передавали мулле, прося его помолиться за успех в делах и начинаниях, за счастье и мир в доме, за то, чтобы пошел дождь и чтобы он не случился — каждый просил о своем и каждый лелеял надежду, что мулла непременно ему поможет.

Мулла же, беря очередное подношение, долго принюхивался к нему, приглядывался, чаще морщась, нежели расточая ни к чему не обязывающие его обещания. Подарки ему не особо нравились, но, как видно, выбирать не приходилось.

— Да-да, я обязательно помолюсь за твой урожай. Пусть он будет богат! — обещал мулла одному дехканину. — И не забудь, что я тебе поспособствовал!

— Не забуду, мулла, — кланялся ему дехканин, стягивая с головы тюбетейку и прижимая ее к груди.

— Все вы так говорите, а потом забываете, — ворчал мулла, засовывая палец в горшок с маслом и облизывая его. — Немного прогорклое, но ничего, сойдет.

— Нет, нет, оно совершенно свежее! Уверяю вас.

— Э-э! — отмахнулся от него мулла. — Тащат всякое завалящее, для себя же жадничают. Следующий!

— О мулла, — склонился перед топчаном старик, протягивая мулле матерчатый сверток, — помолись за моего сына. Я хочу, чтобы ему сопутствовала удача. Он хочет стать учеником гончара.

— Что это ты притащил? — Мулла придирчиво оглядел сверток, потом брезгливо, двумя длинными паучьими пальцами потянул за свисавший уголок. — Платок? Да еще ношеный! Зачем Аллаху нужен твой платок?

— Но… — растерялся старик, не зная, как ему поступить.

— Ладно, давай сюда! — мулла выдернул из его рук сверток и сунул его за отворот халата. — Будет тебе удача.

— Сыну, — напомнил мулле старик. — Я просил за сына.

— Да, да, и ему тоже. Всевышний сегодня милостив к тебе. Следующий!

И тут ходжа Насреддин сорвался с места и, оттолкнув очередного просителя, бухнулся на колени у топчана и ткнулся головой в землю.

— О великий! — вскричал он, поднимая голову и молитвенно протягивая ладони к мулле.

— Ай! — подпрыгнул на топчане мулла, как раз собравшийся отведать только что подаренного ему плова. Он давно уже манил муллу своим ароматом, но тот никак не мог улучить момент, чтобы полакомиться блюдом — народ все шел и шел. — Ты чего? Чего ты? — отодвинулся от ходжи мулла, но зажатую в руке щепотку плова все-таки засунул в рот, облизав пальцы. И непонимающе уставился на пустые руки стоявшего на коленях старика, потом медленно поднял голову, перехватив его восторженный взгляд. — Чего тебе нужно, старый оборванец? — грозно спросил мулла, немного придя в себя и прочистив горло. — Или ты считаешь, будто Аллах за просто так будет выслушивать твои пожелания?

— Значит, я не ошибся! — воскликнул ходжа, подползая на коленях поближе к топчану. — Это ты, господи! А это? — Насреддин указал дрожащим от волнения пальцем на замершего у топчана слугу муллы. — Это верно наш великий пророк?

Упитанный слуга пару раз моргнул и сжался, затравленно стреляя глазками по сторонам. Ему явно было невдомек, к чему ведет этот странный разговор старик в драном халате.

— Что ты несешь, презренный? — вскипел мулла, насилу справившись с растерянностью. — Ты, верно, тронулся умом! Я мулла — верный слуга нашего Аллаха! А это мой слуга, а вовсе никакой не пророк.