Книги

Хирургические убийства

22
18
20
22
24
26
28
30

Рика раскрыла саквояж, который предусмотрительно прихватила с собой в центр пентаграммы, вытащила оттуда самую обыкновенную свечу, вернее, аккуратно отрезанный острым ножом кусочек самой обыкновенной восковой свечи длиной с две фаланги пальца. Засушенная шкурка маленького ужа (коррехидор лишь подивился: чего только не увидишь в арсенале у практикующего некроманта!) была несколько раз обвёрнута вокруг свечки и самым тщательным образом привязана сухими стебелькамитравы. После чего чародейка прошептала необходимые слова, на всякий случай замкнула внутри себя побольше магический цепей и зажгла свечу. Но вместо ожидаемого оранжевого огонька свеча вспыхнула горячим пламенем, мгновенно захватившим и травинку, и ужиную шкурку, тут же принявшуюся расплёвывать вокруг себя хвостатые искорки. После этого Рика зашвырнула всё это сверкающее подобно маленькому фейерверку безобразие в угол, которого столь тщательно избегал фамильяр. Едва снаряд чародейки коснулся кучи мусора, раздался взрыв, ослепительная вспышка которого проявила странную согнутую фигурку, жавшуюся к стене, и вышвырнула её оттуда.

К удивлению Вила, на полу склада сидела голая девочка лет шести-семи: отчаянно тощая — кожа да кости, с длинными грязными волосами неопределённого серого цвета. При более внимательном взгляде стало заметно, что у «девочки» наличиствуют кошачьи уши, остренькие груди, а вместо ног — тощие, серые же, лапки с длинными пальчиками, на которых были острые загнутые когти. Да и на руках, собственно, и когти были не меньше. Личико её: бледное, худое, с запавшими щеками, представляло собой некую противоестественную смесь между кошкой и человеком. Огромные фосфорецирующие глаза смотрели немигающим и ничего не выражающим взглядом, а изо рта торчали остренькие клыки.

— Вы знаете, кто это? — прошептал Вил, воспользовавшись тем, что непонятное существо было оглушено взрывом.

— Да, это — болеглот.

— Болеглот? — коррехидор впервые слышал это название.

— Существо из духовного мира, питающееся эманациями страдания и боли, — последовал ответ, — само причинить вреда не может. Полагаю, болеглота привлекли страдания жертвы, а значит — она видела убийство.

— Более, чем ненадёжный свидетель, — заметил Вил, — даже при условии, что оно может говорить и согласится с нами общаться.

Болеглот тем временем успела оклематься, облизнулась, помотала головой (совсем как кошка, которой что-то попало в ухо), потом с любопытством уставилась на чародейку и коррехидора.

— Так ты не собираешься её резать? — спросило существо Вила обвиняющим тоном. Голосок был скрипучим, так в театре любят изображать старушек, — я очень огорчена.

— Ответьте ей, — Рика толкнула коррехидора, — болеглот сама пошла на контакт.

Вилохэду чувствовал себя неловко и неуверенно, а девочка-кошка подошла к пентаграмме понюхала её и скривилась:

— Плохое, гадкое. Не пройти. А всё-таки жал, что ты не режешь свою женщину.

— Я не для этого пришёл сюда, — выдавил из себя Вил, изо всех сил стараясь не смотреть в эти большие кошачьи глаза с вертикальными зрачками.

— Да? — удивилась болеглот, — а зачем тогда? Собаки у тебя нет, — она загнула палец с бритвенно-острым когтем, — резать её, — неприязненный взгляд в сторону чародейки, — не будешь, — второй загнутый палец, — меня оглушили ни за что ни про что, — третий тонкий с выпирающими суставами пальчик присоединился к собратьям, — так зачем?

— Что зачем? — не понял Вил.

— Зачем пришёл сюда?

— А ты зачем пришла сюда?

— Я? — удивилось существо и сдуло прядь волос, упавшую на глаза, — кушала. А раз больше ничего мне не светит, пойду отсюда подальше. Страсть, как не люблю, когда в тебя заклятиями разными огненными швыряют. И вообще магов не люблю! — ни с того, ни с сего закончила она.

— Удерживайте контакт, — сказала чародейка, — она может опять невидимой сделаться и исчезнуть, тогда расспросить не удастся. Какой-никакой, — а свидетель убийства. Проявите, наконец, своё хвалёное обаяние, пока я придумываю, чем её зацепить.

— Редко встретишь такие прекрасные большие глаза, — проговорил коррехидор с интонациями записного обольстителя, — они притягательны, и в них смело можно утонуть!