— Ничего страшного, — парировал проректор, — дай ей свой текст сообщения и подготовь ее как следует.
Ничего страшного в этом действительно не было, кроме одного: папа-начальник проталкивает свою дочь в науку. В СССР это было в порядке вещей, а я столкнулся с этим впервые и был не готов принять такую протекцию.
— Я этого сделать не могу. Кто докладывает, тот и должен быть способен подготовить сообщение. Лучше пошлите Любу Свечкову. Она сможет написать и достойно представить работу. Оля не справится с этим, ей слишком рано представлять такую работу на конференции, — продолжал я настаивать на своем, встав со стула и посматривая на дверь. Меня впервые понесло…
— Ты не горячись. Подумай хорошенько, а то как бы тебе не пожалеть об этом, — четко и угрожающе произнес мне уже в спину руководитель науки института.
Я остро, может быть даже преувеличенно, воспринял требование проректора по науке. Через несколько дней состоялась еще одна похожая беседа. Чем сильнее он на меня давил, тем упорнее я стоял на своем и тем меньше была вероятность получить от меня желаемый результат («правило пружины»). Уступить наглому принуждению проректора в пользу его дочери я не мог. Это было сильнее меня. Собрав всех участников нашей работы, я рассказал о требовании проректора по науке. Все поддержали меня, даже Оля Константинова с удивлением заметила, что ей ничего об этом не известно. Заплакав, она покинула это заседание кружка. С тех пор в работе генетического кружка Оля участия не принимала. Как и следовало ожидать, на конференцию в Москву никто не поехал, хотя тезисы были опубликованы. У меня же появился недоброжелатель с административными возможностями, которыми он не преминул воспользоваться.
Конфликт с А. А. Константиновым и мой идеологически ошибочный доклад о преступности при коммунизме имели печальные последствия. И их не пришлось долго ждать.
— Через месяц меня освободили от обязанностей председателя совета научного студенческого общества института.
— Следом меня переизбрали с должности секретаря комитета ВЛКСМ факультета. От этого я хотел избавиться, но, когда двумя месяцами раньше я просил об этом, никто меня и слушать не хотел.
— Более того, мои научные работы больше не принимались на институтские конференции. Я стал посылать их на другие форумы и в научные журналы Москвы, где они и печатались. На одной из институтских конференций, где я впервые был просто слушателем, профессор А. В. Маслов заявил: «
— Окончив третий курс с отличием, я рассчитывал получить ленинскую стипендию. Мне нужна была повышенная стипендия (90 руб. вместо 30 руб. в месяц), так как я незадолго до этого женился. Хотя я проходил по всем строгим критериям, ленинскую стипендию мне не дали. Когда решение ректората сообщили на заседании преподавателей института, проф. А. В. Маслов, проф. В. Д. Линденбратен, проф. Н. К. Фруентов и некоторые другие возмутились, почему я не прошел. Ответ был предельно прост: «НЕ ХВАТИЛО СТИПЕНДИЙ». В предыдущие годы все подходящие кандидаты получали эту стипендию. Излишне говорить, что дискриминационное решение обидело 20-летнего и амбициозного молодого человека, каким я был в то время. Однако Судьбе было угодно, чтобы это произошло, иначе не случилось бы то, что случилось.
Лаборант-исследователь
После заседания комиссии института по стипендиям заведующая ЦНИЛ к. м. н.
— Александр Васильевич, пришлите ко мне этого мальчика.
А. В., передавая мне историю с ленинской стипендией «в лицах», был очень возмущен. Он посоветовал мне зайти к заведующей ЦНИЛ.
Встреча с Натальей Григорьевной Концевой состоялась через пару недель. Она приехала из Ленинграда около года тому назад, открыла ЦНИЛ и была «новенькой» в нашем институте. Наталья Григорьевна сидела у стола и рассматривала большую таблицу с результатами экспериментов, когда я, постучав, вошел в ее кабинет.
— Меня зовут Миша Рицнер. Александр Васильевич послал меня к вам.
— Да, да, Миша, проходите, — произнесла она, обернувшись ко мне, когда я вошел, и продолжила без какой-либо паузы: — Знаете, Миша, вы, похоже, талантливый молодой человек, но совершенно неопытный в институтских играх. И то, что ОНИ не дали вам ЭТУ стипендию, не должно вас удивлять. Было бы странно, если бы вы ее получили! Вы же просто бросаете «перчатку» всем профессорским детям и не только. Нельзя же быть таким успешным во всем, — добавила она нарочито назидательным тоном, с трудом скрывая улыбку.
Я не очень-то понимал, что она имела в виду. Да и настроение было не очень хорошим. «Зачем-то я ей понадобился, если приходила на кафедру биологии, чтобы позвать меня», — думал я и непривычно для себя помалкивал, надеясь, что все прояснится.
— Я хочу предложить вам, Миша, работу лаборанта на полставки. Речь идет о четырех часах в день, после занятий, — продолжала Наталья Григорьевна, не обращая внимание на то, что я молча рассматриваю ее.