Парень вздохнул:

– Особо немного, но предполагаю, что они мутировали вместе с остальными формами жизни, когда появился этот треклятый туман. Утроился их рост, кожа приобрела такой странный оттенок – ведь они пещерные жители и солнце дай бог раз в месяц видят. Во время их очередной охоты на меня, я видел, что они используют монстров, который набросился тогда на Азу, в качестве гончей собаки, и…

Вдруг он резко замолчал. Вытаращил глаза сначала на меня, потом – на Кира, потом – снова на меня, потом – снова на Кира. Он вскочил с места и хотел было сказать что-то еще, но мы с Киром уже обо всем догадались.

– Черт! – я вскочила вместе с ним. – Они же как-то отследили наше местоположение! Надо было валить отсюда, а ты вместе с Киром и Сонькой поперся к воображаемой Эмили.

Парень пожевал нижнюю губу:

– М-да. Дела плохи. Мне надо было сразу догадаться, что за нами в буквальном смысле этого слова шпионят.

Мы снова затихли. Нервная Сонька стала постукивать невидимкой по стене пещеры. Ну вот, только ее нервов здесь не хватает.

Молодец, Аза, блин. Что тебе опять не так?! Все замечательно! Мы сидим в вонючей пещере у вонючих дикарей и ожидаем свою вонючую участь! Я старалась! Если бы не ты, которая придумала, что тебя типа Эмили зовет, то ты бы осталась жива. Ты бесспорная эгоистка. Я жить хочу, а не чувствовать, как меня кто-то поедает!

Я приказала Второй Азе заткнуться в самой матерной форме, которая у меня имелась в запасе. Мой взгляд упал на Сонькины руки. Так. Стоп.

Постукивание все еще раздавалось, а невидимка лежала рядом с девушкой, подтверждая этим, что она здесь непричастна.

Я толкнула Дэвида и взглядом указала сначала на Соньку, а потом шепотом сообщила ему, что невидимка не может просто так стучать сама по себе. Он прищурился; поправил повязку на руке и, привстав, прислушался. То же самое сделала наша тройка, и теперь мы все превратились в гончих собак, которые наткнулись на след жертвы.

Соленая вода по каплям собиралась на концах соляных выступов и со звоном падала оттуда, шумя, кажется, больше, чем сотни тракторов. Каждое наше движение заставляло подскакивать наши сердца куда-то в глотку, грозясь вывалиться оттуда вместе со рвотными массами. Наконец, Кир не выдержал и на полусогнутых ногах подкрался к решетке…

БАМ.

Мы разом отскочили на два гигантских ярда в один присест, натыкаясь друг на друга и матерясь всеми словами, которые только знали такие же, как мы, подростки. Я споткнулась о выступ и с грохотом упала на соляной пол, растянувшись, как мокрая половая тряпка. Кир с Сонькой вжались в угол; Дэвид подскочил ко мне, чтобы помочь подняться, но внезапно вырисовавшийся в проеме силуэт заставил замереть его в нелепой позе.

Дикарь прищурился мерцающими в темноте глазами, и его пасть оскалилась в зловещей улыбке.

– Нам крышка! – пропищала Сонька, чем еще сильнее раззадорила бугая. Кир крепко прижал ее к себе. А я перепугалась настолько, что забыла весь английский репертуар.

– Постарайтесь меньше двигаться, – прошептал Дэвид. – Мы ему как шимпанзе в зоопарке. Не спеша лягте на пол и притворитесь, что вы издохли.

Мы послушно подчинились парню и со всей своей осторожностью улеглись на ледяной пол. Дикарь повернул голову на один бок и присел, поочередно нас рассматривая.

Все, что мне хотелось спросить у него – так это: а правильно ли мы делаем, что подчиняемся мальчишке, которого знаем меньше, чем неделю, но я ничего такого не спросила, потому что, во-первых, это было бы некрасиво, а во-вторых, я настолько перепугалась, что не могла издать ни звука.

– Ты уверен, что это сыграет нам на пользу? – наконец прошептала я Дэвиду. Мы лежали рядом, расстояние между нашими лицами не превышало и пяти дюймов. Мурашки на моем теле почему-то стали отплясывать тумбу, а при каждом вдохе парня сердце судорожно сжималось и билось так, словно его пытаются достать из грудной клетки.